.
Разница в возрасте, помимо других наших «расхождений», сказалась и в том, что «мирное время», о котором говорили мои родители, имея в виду стабильную жизнь, и которое мне казалось каким-то мифологическим временем, для Д. С. было порой его детства и раннего отрочества, когда сложились его понятия о правилах поведения. Эти правила, подражая нашему отцу, усвоил мой младший брат, я же более придерживалась стиля студенческого сугубого демократизма, конечно, отчасти вульгарного. Впрочем, традиции интеллигентного общества наложили известный отпечаток и на мое обращение с людьми и смягчали мою склонность к фамильярности.
С Д. С. мы зачастую в буфете пили чай с булочками и конфетами и «философствовали». Каким-то чутьем я уловила в нем склонность к поэтическому философствованию и умела его навести на такие беседы. Мне было приятно, что он нарушал свою молчаливую сдержанность и начинал осторожно рассуждать на отвлеченные темы.
В эти годы нашего знакомства мы стали делать первые шаги в науке. Впоследствии на одной из подаренных мне работ Д. С. написал: «Ведь начинали-то мы вместе». Но он уже в это время проявил широту своих интересов, незаурядную образованность и огромную работоспособность и шел вперед семимильными шагами. Оба мы стали участниками коллективного труда «История русской литературы» АН СССР, причем редакторы томов этого многотомного издания поручили молодым авторам ответственные и трудные главы, в которых обобщался большой материал массовых и значительных явлений литературы. Тома, автором ряда глав в которых был Д. С. Лихачев (Т. 2, ч. I и ч. II), вышли в 1945 и 1948 годах. Мои же главы, вошедшие в тома 7 и 8 этого издания, появились много позже — в 1956 и 1957 годах. Однако, прежде чем эти работы вышли, и мне, и Д. С. пришлось пережить целую эпоху в нашей жизни и в истории нашей страны — эпоху Отечественной войны и Ленинградской блокады. Д. С. Лихачев в своих «Воспоминаниях» пишет о сокращениях штатов, которые коснулись многих сотрудников и явились для многих приговором к голодной смерти, так как человек лишался продовольственных карточек. Роспуск аспирантуры был одним из первых таких сокращений. Это раннее сокращение было для меня спасительно. Еще не образовалось большое количество сокращенных людей, и я смогла устроиться на работу в госпиталь, но первые месяцы войны я еще была аспиранткой и участвовала в подготовке института к военному положению. Подготовка была очень активной, все делалось сообща, и это несколько поднимало настроение, хотя результаты этой бурной деятельности были весьма проблематичны. Так, мы заклеивали крест-накрест стекла бумажными ленточками, а вскоре начались бомбежки, и в большинстве домов Ленинграда стекла вылетели. В белую ночь на открытом грузовом трамвае сотрудники института выехали за город за песком, нарыли много песка и затем носили его в ведрах на чердак — на вышку Пушкинского Дома, наполнили все ящики, бочки и даже пол на чердаке засыпали песком, а стены чердака закрасили серой краской — суперфосфатом. Утверждалось, что этот суперфосфат помешает возгоранию. Я участвовала во всех этих работах, как и другие сотрудники, в числе которых неизменно был Д. С, что, вероятно, было ему вредно, так как у него была язва желудка.