На вышке Пушкинского Дома я дежурила по ночам — мы выходили на балкон и даже на крышу, так как немецкие самолеты сыпали на крыши домов и во дворы «зажигалки». «Зажигалки» нужно было захватывать железными щипцами и бросать в ящики с песком или на мостовую. При мне на крышу нашего учреждения таких подарков не упало. Мне случилось дежурить с замечательными учеными и целую ночь вести с ними разговоры. Со мной дежурили Б. М. Эйхенбаум, М. К. Клеман, Г. А. Бялый, Н. И. Мордовченко. С последним мы говорили о драматургии Н. Полевого, о котором я должна была писать в порученной мне статье в «Истории литературы», но в это время все наши историко-литературные темы стали казаться утерявшими значение.
Дежурила я и с Д. С. Лихачевым. С ним наш разговор иногда приобретал философский характер. Раз я робко спросила его: «Ведь не может же быть, чтобы такая великолепная цивилизация, как наша, погибла, и варварство восторжествовало?». Д. С. стоял в окне, выходившем на крышу, и с суровой правдивостью сказал: «Почему? Ведь от многих цивилизаций остались одни черепки, — но затем, увидев мое печальное лицо, добавил: — Впрочем, я надеюсь, что с нами этого не случится».
Очевидно, Д. С. чем-то запомнились наши дежурства. Через несколько лет, в 1945, он надписал мне на своей книжке «Национальное самосознание Древней Руси»: «Помните, как мы в 41 году „сторожили Ленинград“ на вышке Пушкинского Дома?». Не только тогда помнила, но и сейчас помню.
Когда в институте прошли «кадровые сокращения», и я, подвергшись сокращению, стала работать в госпитале, я все же изредка заходила в Пушкинский Дом. Д. С. перевели в канцелярию, так как всех технических служащих уволили. По военно-общественной линии он числился «связистом». Тщательно и серьезно исполнив свои канцелярские обязанности секретаря, он затем появлялся в квартирах ослабевших и больных сотрудников, передавал им институтские поручения и новости и оказывал доступные по ситуации услуги. В городе начались систематические бомбежки. Когда я возвращалась пешком из госпиталя, где работала по 10 часов официально и еще задерживалась (конечно, без пищи и в холодном помещении), мне приходилось часто ожидать конца воздушной тревоги в подворотнях. Часто после бомбежки я шла мимо горящих домов. При этом я волновалась: как наш дом, как моя семья? Недалеко от нашего дома в Кирпичном переулке разбомбили шестиэтажный дом. Узнав, что Д. С. «достал» пропуск для хождения ночью по городу, я спросила его, как он оставляет семью. Д. С. вздохнул и сказал: «Это тяжелее всего! Когда я ухожу из дома, дети пытаются меня удержать и просят: „Не уходи! Без тебя мы боимся.“».