Дмитрий Сергеевич, судя по его «Воспоминаниям», страдал, переживая не только за своих детей. Его внимание приковывали к себе многочисленные случаи страданий и гибели детей в осажденном Ленинграде от голода и связанных с ним преступлений. Однажды — позже — в относительно «мирные» времена мы в одном из наших «философских» разговоров обсуждали тему, в каком возрасте человек узнает, что он смертен, и начинает думать о смерти. Через несколько месяцев после ухода из института я перешла из госпиталя на работу в детский дом. Началась работа по спасению детей, оставшихся без родителей. Мы в качестве педагогов принимали их в детские дома и стали воспитателями.
Помимо этой работы я еще стала донором. За сдачу 400 г крови нам выдавали небольшой продуктовый паек. Этот паек я делила со всей семьей, но себе оставляла одно яйцо, которое входило в паек. Однажды это сырое яйцо выскочило из моих рук и разбилось. Я заплакала. Этот эпизод открыл мне смысл сказки о курочке Рябе. Известный фольклорист К. В. Чистов однажды сказал в моем присутствии, что в этой сказке непонятно, почему дед и баба плакали, когда яйцо разбилось, ведь они сами били его, и я с неожиданной для меня самой горячностью выкрикнула: «Они хотели его съесть. Здесь дело не в том, что яйцо разбилось, а в том, что оно упало!».
Между прочим, в донорском пункте я встречалась с С. А. Рейсером и, несмотря на тяготы блокады, волнения и постоянные тяжелые впечатления, с удовольствием беседовала с этим обаятельным человеком и хорошим ученым, которому Д. С. симпатизировал.
Все, что пишет о блокаде Д. С., полностью соответствует тому, что пережила наша семья. Мы ходили за водой на Неву, где воду брали из проруби, ползком добираясь до нее по ледяной горке и скатываясь с ведром вниз. Д. С. также смотрел на пожары на Петроградской стороне, как я, так же их семья «запаслась» дровами и жгла книги, как наша семья. Мы никогда друг другу об этом не рассказывали, но сознание общей судьбы инстинктивно жило в нас.
Поразительно совпадение обстоятельств смерти моего отца и отца Д. С. Мой отец работал в издательстве, его отец — в типографии. Мой отец ходил еще на вторую службу, на завод, который находился совсем близко к фронту. Он ходил пешком, теряя последние силы, и в конце концов заболел воспалением легких. Лекарств не было. Мы меняли хлеб на сульфидин, но это, конечно, не могло помочь. Отец Д. С. скончался 1 марта 1942 года, наш папа — 2 марта того же года.
Впечатления блокады неизгладимы в памяти, но передать их почти невозможно. Такие воспоминания, как мемуары Д. С. Лихачева и документальная повесть Л. Я. Гизбург «Записки блокадного человека», уникальны. Они представляют собою человеческий подвиг.