Д. С. отличали такие незаурядные свойства, как энергия доброты и способность учиться, постоянно усваивать новые сведения, знания, расширять свои интересы, превращать жизненные трудности и горести в источник умственного обогащения. Так, в лагере на Соловках он познавал древнерусское искусство, спасая иконы и сооружения монастыря, беседуя со знатоками древней культуры и священниками, сосланными на каторгу, и, по возможности, несмотря на свое зависимое положение, — облегчая их участь. С вниманием он отнесся и к простому человеку — крестьянину, поверившему в его хорошее отношение и поведавшему ему «секрет», как из автомобильных покрышек вырезать галоши для валенок.
Сочувствие Д. С. к людям и готовность помочь им в преодолении жизненных трудностей постоянно проявлялись и в последующие годы в более благоприятной обстановке. Он широко использовал возможности, открывавшиеся по мере его научного и общественного признания, для помощи тем, кто в этом нуждался. Многие сотрудники Пушкинского Дома почувствовали это на себе. К числу их принадлежу и я. В пору, когда мой брат Ю. М. Лотман подвергался опасной критике и преследованию за то, что искал новые пути в изучении литературы и культуры, Д. С. принципиально выступил на его защиту, доказывая, что разработка новых подходов к материалам исследования, нового метода в науке, а также формирование разных школ — необходимое условие развития всех областей знания. У Д. С. не было страха перед новизной, он охотно приобщался к ней и извлекал из новой методики средства для расширения своего научного метода. В статье «Об общественной ответственности литературоведения» Д. С. Лихачев утверждает, что если человек «сохранит умение понимать людей иных культур, понимать широкий и разнообразный круг произведений искусства, идеи своих коллег и оппонентов, если он сохранит навыки „умственной социальности“, сохранит свою восприимчивость к интеллектуальной жизни — это и будет интеллигентностью» [41].
Большой помощью мне и впечатляющим проявлением товарищеского отношения ко мне я считаю его выступление на защите моей докторской диссертации в 1972 году. Моя защита откладывалась, а сезон защит в институте подходил к концу. На дни, когда Д. С. должен был выступить в ученом совете как мой оппонент, «пришлась» сессия Академии наук, на которой он, ставший уже с 1970 года действительным членом Академии наук, должен был присутствовать. Чтобы выступить на моей защите, он приехал на один день из Москвы в Ленинград и затем на следующий день уехал опять в Москву. Каждый из моих оппонентов (Д. С. Лихачев, Г. А. Бялый и Б. Ф. Егоров) выступил в своем стиле, и все три выступления были чрезвычайно интересны и ярки, но выступление Д. С. было проникнуто особенной, дорогой ему мыслью — столь же научной, сколь этической, — мыслью о литературной деятельности писателя как системе поступков, запечатлевающих его этическую позицию. Эта идея имела прямое отношение к моей диссертации, так как в ней содержалась мысль о коллективности участия писателей-современников в эволюции и становлении стиля литературы эпохи и господствующих в обществе способов решения проблем. Впоследствии я писала и об участии историко-филологической науки в этом общем процессе.