Улица волнуется,
Шумит, гремит она.
Идет, течет по улице
Народная волна.
В коридоре возникла тишина, толпа остановилась и стала слушать. Это поразило меня и доставило мне момент вдохновения и счастья. Я почувствовала на миг, что владею людьми. Каково же было мое разочарование, когда мама, вслед за мною, поставила на стол пятилетнюю Лялю, и та с наивной старательностью робко прочла:
Петушок, петушок,
Золотой гребешок,
Масляна головушка,
Шелкова бородушка,
Что ты рано встаешь,
Ляле спать не даешь?
Я была оскорблена в лучших чувствах. Рядом с этим «выступлением» мой пафос мне показался неуместным.
Впоследствии, в студенческие годы, на мой день рождения к нам собиралось много молодежи. Наш дом был на Невском, рядом с Дворцовой площадью. И уставшие после ноябрьской демонстрации, несколько продрогшие на дожде и ветре мои подруги и товарищи «забегали» к нам. Девушки спали на сдвинутых кроватях, а парни, собравшись в другой комнате вокруг школьника Юры, потрясали квартиру гомерическим хохотом. Юра рассказывал, «о чем говорят в школе» — это была смесь анекдотов (часто весьма соленых), шуток и школьных происшествий. Кто же предполагал тогда, что Юра — просто очень талантливый рассказчик? Студенты думали: «Мы взрослые серьезные люди, а эти школьники — такие озорники!». Потом были очень веселые шарады. Помню одну из них — «Гусь». Дело в том, что Толя Кукулевич для заработка преподавал в техникуме русский язык и так заморочил голову своим студентам рассуждениями о «сомнительных» согласных, что половина класса в диктовке написала «гузь» вместо «гусь». Толя простодушно рассказал об этом с большим огорчением товарищам, а они — вернее Женя Наумов — человек очень артистичный — дали ему прозвище «Гузь», которое к нему пристало. В шараде мы разыграли «гуся» так. Первая часть была «Гус». Его изображал Женя Наумов, которого привязали к поставленным друг на друга стульям. Толя в плаще, сделанном из красной бархатной скатерти, был палачом, а подруга Лина, собрав в передней вешалки-распялки, скромно покрывшись платочком, бросила к ногам «Гуса» вязанку, после чего Женя воскликнул: «Sancta simplicitas!». Вторая часть была мягкий знак. На стол положили подушку, вошла я и сказала: «Его нет, но он оставил по себе знак», ткнула пальцем в подушку и задумалась: «Какой, однако, это знак?». Целое изображал Саша Данилевский. Опустив свой белокурый чуб на лоб и несколько повесив свой прошедший через четыре поколения гоголевский нос (Саша был потомком Гоголя, но одновременно и Пушкина), он на корточках, покачиваясь, прошел через комнату, выставив для равновесия вперед руки с длинными красными пальцами. Почему-то это делало его особенно похожим на гуся, и все хором закричали отгадку: «Гусь лапчатый!». Саша поднялся очень обиженный: «Почему лапчатый?» — вотще допрашивал он отгадавших.