На лекциях Гуковского воцарилась особая обстановка — не учебная и не официальная — живая и непринужденная. Он охотно на секунду выходил из «роли» лектора и обращался к тому или другому студенту с какой-нибудь просьбой. Особенно охотно он обращался к Е. И. Наумову, называя его фамильярно «Женя Наумов», именно к нему — скорее всего, потому, что этот студент был артистически одарен и мог поддержать Гуковского в его небольших импровизациях. Поведение Г. А. на лекциях для нас, задавленных учебной дисциплиной и официальщиной, было выражением духа свободы.
Искусство лектора — особое искусство. Оно требует врожденного таланта. О таких лекторах, как Т. Н. Грановский, В. О. Ключевский, М. М. Ковалевский, в среде образованных людей русского общества сохранялась долгая память, которая передавалась из поколения в поколение. Гуковский был в высшей степени наделен талантом лектора: прекрасный голос, личное обаяние, артистизм, тонкое чувство аудитории, мгновенная реакция на скрытые настроения слушателей и способность импровизировать делали его неподражаемым лектором.
Среди лекторов университета той поры были два исключительных знатока литературы XVIII века: Гуковский и его коллега и друг П. Н. Берков. Оба они читали нам лекции. Гуковский — вначале литературу XVIII века, а затем другие курсы, в частности спецкурс, посвященный А. С. Пушкину и литературе его времени. П. Н. Берков читал нам источниковедение, а впоследствии сменил Гуковского в чтении лекций о XVIII веке русской литературы. Мы уже в его исполнении этого курса не слушали, но мы читали его труды, слушали его доклады и выступления. Оба лектора рассматривали XVIII век как время становления новой русской литературы, переломную эпоху творческих дерзаний и сближения национальной культуры с мировым культурным процессом, но в изображении каждого из двух ученых люди XVIII века и общество этой поры выглядели по-своему. В изображении Беркова деятели литературы этого времени представали как люди обширных знаний, строившие новую культуру, опираясь на свою эрудицию, размышлявшие над проблемами языка, разрабатывавшие основы стихосложения с учетом опыта других национальных литератур. В лекциях Гуковского возникала другая историческая картина: в литературе действовали страстные, активные, увлеченные задачей построения новой культуры, талантливые и дерзкие новаторы. Если в картине, нарисованной Берковым, нам виделись тихие труженики, облаченные в зеленые фраки, в седых париках со скромными «кошельками»-косичками на спине, то в лекциях Гуковского возникали страстные и самолюбивые спорщики, просветители, новизной своих взглядов и дерзостью своих стремлений и предприятий поражавшие современников, зачастую не понимавших их. Если они и были «украшены» париками, то париками растрепанными. Конечно, говоря так, я вспоминаю впечатление, которое тогда производили на меня лекции, а не даю научный или исторический их анализ, все это — субъективное впечатление, к тому же восстановленное по памяти.