Воспоминания (Лотман) - страница 80

Я иногда задерживалась в помещении Пушкинского Дома после рабочего дня. Я получила на это разрешение, так как жила в общей комнате с большой семьей и не могла дома заниматься. Однажды в то время, когда я там работала, началось наводнение. Вода доходила до самой кромки берега — набережной в то время около Института не было. Дежурная по зданию вызвала по телефону Бориса Викторовича. Так я пробыла с ним до того времени, когда вода начала понемногу убывать. Мне это было очень интересно, потому что я могла наблюдать его хладнокровие и деловитость. Все-таки его ответственность как заведующего рукописным отделом, в котором хранились все рукописи Пушкина и многие другие бесценные манускрипты писателей, была велика. Мне было страшно, но Б. В. был бодр и деловит, как командир перед сражением. Я спросила его, не надо ли вызвать на помощь и других сотрудников, а он ответил мне, что это наводнение — небольшое и скоро река уймется. Впоследствии я всегда о Б. В. говорила одну и ту же фразу: «Это мужчина, который во время пожара первым не выскочит в окно».

Борис Викторович по своему характеру отличался от большинства филологов. Он был воинствующим рационалистом, высоко ценил разум. Он получил математическое образование. Во время заседаний, которые иногда очень долго длились, Б. В. начинал возиться с проводкой (он был еще и электрик). В большом зале он снимал всю проводку, сворачивал ее клубком и, некоторое время посидев, водружал всю ее на место. (Конечно, это было днем.) Очевидно, бесконечные речи коллег бывали для него невыносимы. Однажды я, почувствовав то самое томление, которое постоянно чувствовал Б.В., взяла во время длительного заседания мощный аккорд на рояле, находившемся в зале. Наша реакция проявлялась сходным образом.

Имея математическое образование, Б. В. был одним из тех филологов, которые стремились применять объективные, точные методы к изучению текста. Он был близок к Пражскому лингвистическому кружку. Его книга «Теория литературы» уже в 1932 году была переиздана шесть раз. Затем она неоднократно переиздавалась за рубежом, а в Советском Союзе она долгое время не переиздавалась, так как была объявлена формалистической. В настоящее время это одно из самых популярных пособий при изучении поэтики и стилистики.

Требования Б. В. к научной работе были ясны из его отзывов, которые были коротко и четко сформулированы. Несколько раз он выражал свое мнение о дипломных работах короткой формулой: «Тут мне нечего сказать. Все верно». Б. В., будучи человеком ясного и твердого ума, легко раздражался на глупость и ограниченность отдельных людей и на нелепость ситуации. При этом он бывал очень резок и даже груб. Мне не раз случалось пытаться смягчить опасную ситуацию, которая возникала от этих его «взрывов». Когда я ему представила первую главу моей диссертации, он прочел и сказал: «Ну, это вы написали для самообразования». Я очень долго работала над текстом, и мне было обидно. Но я не могла не признать, что в этом была доля справедливости. Я, действительно, впервые углублялась в материал, о котором писала. Гораздо обиднее получилась его реакция на диссертацию нашей сотрудницы — женщины очень прилежной, добросовестной, но, как ему показалось, недостаточно творчески самостоятельной. Он набросился на нее и не только раскритиковал ее, но и изругал. Мне очень жаль было диссертантку, которая была моей подругой, и я побежала уговаривать Б. В., чтобы он смягчил свой отзыв и извинился. Конечно, поколебать мнение Б. В. о работе было невозможно, но он почувствовал угрызения совести за обидный разговор с прилежной дамой и в следующую встречу с ней более мягко и понятно объяснил ей свои требования. Между ними состоялось примирение. Другая моя попытка сгладить вспыльчивость Б. В. была связана с его конфликтами в дирекции: директор Института Н. Ф. Бельчиков сделал Б. В. замечание, что он выдал рукопись читателю, которому, по мнению директора, выдавать ее не следовало. Б. В. рассвирепел и по-своему отомстил директору за его вторжение в распоряжения заведующего архивом. В это время Бельчиков дал разрешение представителям киностудии на съемку рукописей Пушкина. Б. В. стал категорически возражать против съемок подлинников пушкинских рукописей. Киношники были в полном недоумении. Им не давали рукописи, Б. В. объяснял им, что облучение рукописей опасно и вредно, что рукописи Пушкина существуют в одном экземпляре, и их реставрация невозможна. Время шло. Я стала уговаривать киношников, чтобы они нашли какой-то компромисс, не очень жестко требовали и договорились об отдельных рукописях, которые можно показать. При этом я говорила им: «Вы понимаете, эти рукописи стоят огромных денег — миллионов». Б. В. набросился на меня со страшным остервенением: «Ну, давайте, выкладывайте свои миллионы и раздобудьте где-нибудь рукописи Пушкина! Вы их не найдете и за миллионы!». Однако он постепенно остывал. Компромисс был найден. А меня Б.В. прозвал «жена-мироносица». Вспоминается еще один случай, когда Б. В. был очень суровым в своей критике. «Начальственный» литературовед Бабкин написал книгу о Радищеве, и пошли слухи, что часть его работы — плагиат, что он «заимствовал» ее у своих предшественников. Б. В. привлекли как эксперта. Он «защитил» Бабкина, но своеобразно. Его заключение состояло в том, что работа очень плохая, и так плохо мог написать только Бабкин, т. е. плагиата не было.