«Это было потрясением, – вспоминала Дениз Тюаль. – Однажды я собиралась приехать в Нью-Йорк и как всегда позвонила ей спросить, когда мы сможем вместе пообедать. Я с ума сходила от радости, что смогу ее увидеть. Никогда не забуду этот разговор… Натали сказала мне, что предпочитает избавить меня от вида больной стареющей подруги. Мои протесты не изменили ее решения». Князь Михаил Романов тоже не избежал этой участи. «С этого времени мы могли разговаривать только по телефону. Она не виделась ни с кем, кроме костюмера Стенли Симмонса и двух молодых танцовщиц, которые поочередно приходили к ней. Все трое были очень привязаны к тете, которую они обожали, особенно когда она ослепла». Когда одиночество стало абсолютным, Натали получила еще одно трогательное доказательство любви. В 1978 году Серж Лифарь написал ей: «Напоминая тебе одну фразу Пушкина “Мы не забываем первой любви, и ты навсегда останешься в сердце России”, я хотел бы сказать: “А ты навсегда останешься в сердце Сержа”»[253].
Одним из последних, кому удалось увидеть ее, был писатель Жан-Пьер Греди. «Анита Лоос представила меня Натали в Нью-Йорке в начале пятидесятых, и мы сразу стали друзьями, – вспоминает он. – Мы регулярно встречались в Соединенных Штатах или в Европе, и я испытываю к этой женщине, чье очарование было просто сокрушительным, глубокую нежность. Никто сейчас не может даже представить себе, как элегантна, нежна, изящна и чиста она была – истинная икона цивилизованности. Но за смехом и блестящей внешностью (а она никогда не жаловалась и не бывала в унынии) пряталась маленькая испуганная девочка, которая чувствовала себя в безопасности только в роскошных домах на Парк-авеню. Ее страшило все – забастовка, вызов такси, малейшее опоздание… Когда мы виделись в последний раз, передо мной предстала великолепная и величественная пожилая дама в домашнем костюме из белого бархата и прекрасными снежно-белыми волосами, настоящая Романова. Никогда не забуду этой картины».
21 декабря 1981 года Натали поскользнулась в ванной и сломала шейку бедра. Ее отвезли на скорой помощи в реанимацию больницы Рузвельт. Четыре дня спустя, когда врачи готовились к операции, княжна, предчувствуя мучительный конец жизни, в которой было столько роскоши и кошмаров, взлетов и падений, прошептала: «I want to die in dignity» (Хочу умереть достойно (англ.)). Операция прошла неудачно, и 27 декабря княжна Натали Палей обрела, наконец, мир и вечное успокоение. Ей было шестьдесят семь лет. Она покоится на кладбище Ивинг-Черч, Вест-Трентон, рядом с Джоном Чапменом Уилсоном, в тихом уединенном уголке штата Нью-Джерси.