.
Время шло, и мало-помалу девочки, казалось, обретали душевное равновесие. Но в их глазах навсегда застыла печаль, а меланхолическое выражение почти никогда не покидало их лиц.
Когда денежные затруднения оказались, наконец, позади, княгиня Палей купила маленькую гостиницу в доме XVI века, на улице Фезандери, недалеко от Булонского леса. Теперь она могла полностью посвятить себя обществу «Париж – Биарриц», которое создала в память о муже сразу после возвращения во Францию, чтобы оказывать помощь русским беженцам. Ирэн была матери надежной опорой, вдвоем они усиливали натиск на власти, добиваясь государственного субсидирования. Она участвовала в разнообразных демонстрациях, в том числе за границей, чтобы собирать и частные пожертвования. Ее усилия были не напрасны: французское правительство указом министра иностранных дел от 12 апреля 1922 года внесло комитет в список «благотворительных организаций военного времени», признанных государством. Чтобы собирать средства на нужды комитета, княгиня устраивала благотворительные ярмарки, взывая к щедрости высшего общества. Ротшильды были одними из первых знаменитостей, кто вступил в комитет; модные дома Ревийон, Ворт, Картье и Лелонг тоже были в числе верных сторонников. Именно в этот период Натали, нимало не интересуясь судьбой русских в изгнании – «она не одобряла той жизни, которую вели эмигранты с их вечными “и на нашей улице будет праздник”, “дожить бы до завтра” и “тоской по прошлому”»[93],– постепенно отдалилась от сестры. Отчуждение росло, и в конце концов их дороги разошлись окончательно.
Биарриц был связан для княгини с памятью о великом князе Павле, и в 1923 году она продала последние драгоценности и купила там небольшое имение Балиндус, в котором собиралась потом вся семья. Здесь, в Биаррице, любимом курорте русской аристократии, состоялся по традиции первый выход в свет Натали, когда ей исполнилось восемнадцать лет. Ее появление в костюме Коломбины, персонажа из итальянской комедии дель арте, на маскараде, устроенном мадам Карлос де Озкабаль, стало главным событием летнего сезона 1924 года! Бледная, отчужденная, словно не от мира сего, если судить по фотографиям, сделанным тогда, она произвела настоящий фурор на этом блестящем празднике.
В июле и августе Ольга любила ездить с детьми на баскское побережье, а на Рождество – в Париж. «Она собирала нас всех вокруг елки, чтобы вспоминать. Самые острые переживания были позади, но горе оставило свои неизгладимые следы. Она теперь совершенно не заботилась о своей внешности, за которой следила раньше так тщательно, располнела… Утром она, одетая в старый капот, семенила по дому в стоптанных туфлях; растрепанные волосы ниспадали на усталое, но все еще красивое лицо. Живость ее была и тогда еще просто удивительна»