Эта идиллия была не просто летней венецианской картинкой. Все продолжалось около полутора лет. Натали, для которой любовь была возможна только при условии хорошо продуманных мизансцен, видела в Лифаре вечную византийскую Россию с ее сказаниями и легендами, слепым обожанием и кровной местью, тоской и восторгом. Ничего подобного тому, как жили и думали ее соотечественники в изгнании, от которых она старательно держалась на расстоянии. Эти отношения достигли вершины благодаря их общему восхищению Пушкиным. Оба боготворили память поэта, чья жизнь была полностью отдана литературе, искусству любви и свободе. Его пылкая страсть к Наталье Гончаровой бесконечно их волновала. До такой степени, что в течение всего 1931 года Лифарь покупал оригиналы писем поэта к его музе. Натали, конечно, была первой, кому он читал самые страстные послания поэта, датированные осенью 1830 года, когда Пушкин вынужден был много месяцев безвыездно жить в своем имении в Болдино из-за карантина после эпидемии холеры и поверял далекой возлюбленной все свое разочарование и смятение.
Натали была так хорошо подготовлена к этой литературной игре, ставшей для танцовщика ритуалом – еще до их знакомства Дягилев сравнивал его с Алешей из «Братьев Карамазовых», – что в своей собственной переписке с Лифарем почти перевоплотилась в Татьяну, мятущуюся героиню «Евгения Онегина». После их разрыва княжна послала ему свою фотографию с одной только фразой из пушкинского шедевра: «А счастье было так возможно, так близко»[161]. Это болезненное увлечение зашло так далеко, то Серж Лифарь сфотографировался с пистолетом, из которого 27 января 1837 года на дуэли был смертельно ранен несчастный гениальный поэт, и послал фотографию Натали.
До начала 1932 года Лифарю, воспламененному любовью к Натали, удавалось удивлять ее талантом и воображением. Ему нужно было, ни на минуту не ослабевая, оставаться самым блистательным и непредсказуемым и к тому же заботливым наперсником, чутким к малейшему изменению настроения своей подруги. Напряжение, не ослабевающее ни на минуту… За один только 1931 год он создал не менее пяти балетов – «Доминиканская прелюдия», «Оркестр на свободе», «Вакх и Ариадна», «Танцевальные сюиты», не считая еще новой постановки для оперного зала «Гарнье» балета «Видение розы», которого все очень ждали. Он был одновременно создателем и главным исполнителем. Он вкладывал всю свою кошачью грацию и удивительную чувственность в неоклассическую хореографию, строгую, почти геометрически точную: он всегда восхищался идеалами Античности. Она означала окончательный отказ от очаровательно-сладкого стиля, который до тех пор правил на балетной сцене. И чтобы окончательно утвердить его, Лифарь работал с самыми великими художниками. Вспомним только итальянского художника Джорджио Кирико, одного их тех, кто стоял у истоков сюрреализма. Он создал для «Вакха и Ариадны» невероятной красоты декорации, навсегда вошедшие в историю сценографии. Натали, которая бывала на разных премьерах, могла, без сомнения, им гордиться.