В одном неопубликованном письме она говорит об этом со здравомыслием и смятением, присущими ее противоречивому характеру. Из этих строк ясно, как глубоко она понимала хрупкость их общего мира[189].
Сювретта Хаус
Сан Моритц
Пятница, 2 сентября 1932
Жан, любовь моя!
Это не совсем правда. Потому что ты знаешь, так же как и я знаю, что ты сказал. Дело не в сплетнях. Я никогда не обращала на них внимания, так же как и ты; это твоя нескромность ранит меня и губит. Даже то, что я понимаю незначительность всего этого, показывает, как по-разному мы судим о жизни и чувствах. Вот что ужасает меня. Любовь – еще не все в жизни. Необходимо полное понимание, а этого у нас нет. Ты писал в своих книгах: «Тот, кто любит, пишет на стенах», и ты действительно так чувствуешь и живешь. Я же – полная противоположность этому, что немного пугает. Дорогой, можешь ли ты думать только обо мне и позволить мне быть эгоисткой до конца? Не мучай меня вопросами о будущем. Я хочу покоя и еще раз покоя, мне нужен отдых. Если бы ты знал, как я устала! У меня больше нет мужества думать о будущем. Я не хочу о нем думать. Понемногу ко мне возвращается желание жить (было потеряно почти все), желание счастья. Как могу я строить планы и думать о новой жизни, когда мне недостает главного – желания жить.
Погода стоит прекрасная, светит солнце, я люблю тебя, и этого достаточно. Я больше ничего не хочу знать.
Натали
Из этого письма ясно, насколько Натали находилась во власти своего противоречивого сердца – она боялась откровенности Кокто, но привязанность испытывала только к таким людям. Поэтому ее так называемый аборт остается под покровом тайны. Возможно, правды никто никогда не узнает.
За несколько дней до этого Натали произнесла довольно туманную фразу: «Я не сделала ничего плохого, потому что Господь этого не захотел…»[190] Выкидыш? Платоническая страсть, исключающая возможность материнства? Или речь шла о прерывании беременности, как и утверждал Кокто? Действительно ли она призналась, как говорил поэт, в этом Деборде? Некоторые даже думали, что «отцом» был Люсьен Лелонг. Или, возможно, греческий судовладелец Энди Эмбирикос, один из многочисленных воздыхателей Натали. Все возможно, особенно когда поэт признался: «Если она считала меня лжецом, почему она не сделала так, чтобы моя ложь стала правдой?»[191]
Как бы то ни было, княжна никогда не отказывалась от того факта, что Жан был очень важен для нее: «Я всегда считала тебя исключительным Существом, чьи любовь и гений озарили мою жизнь – остановившись рядом со мной, ты возвысил и просветил меня…»