— Что вы сказали? — Лицо Нокса меняется, как будто я произнесла что-то очень ужасное.
Ох, Плачущий, ну почему ты меня не остановил?!
— Я… не знаю, — испуганно мямлю в ответ. — Кажется, я просто где-то его… случайно услышала и…
— Не ври мне, Тиль, — он переходит на едва слышный, но убийственно злой шепот. Сжимает кулаки. Если бы не охрана у двери — уже бы и душу из меня вытряс. — Откуда ты знаешь это слово?
Я отступаю назад, стоит ему просто качнуться в мою сторону.
Мне вдруг становится очень страшно, потому что в глазах Нокса снова появляется тот недобрый огонек, который я уже видела в тот вечер в его комнате, когда он еще думал, что я — настоящая герцогиня, и во всех красках расписывал, с каким наслаждением свернул бы мне шею.
Кажется, в эту минуту он думает примерно о том же.
Только это же я — настоящая, и мой отец не стегал его спину кнутом, потому что у меня вообще нет отца!
— Прошу прощения, что потревожила вас такими глупостями, милорд Нокс, — говорю достаточно громко, чтобы все вокруг — даже пыль между каменной кладкой — слышала, что разговор закончен. — Извините, что оторвала от государственных забот.
Нокс не спешит уходить.
Так и стоит в коридоре, и даже когда прячусь в комнате, все равно не сразу слышу его тяжелую поступь. Но зато даже через дверь чувствую прожигающий насквозь взгляд.
Я только то снова подписалась под какой-то небесной карой?
Глава тридцать вторая: Герцог
Когда я разоблачил обман Тиль — я чувствовал себя, мягко говоря, немного идиотом, потому что не заметить очевидные факты, казалось, было просто невозможно. Но я по какой-то причине недостаточно старался.
Но сегодняшняя ее «выходка» повергает меня в настоящий приступ бешенства.
На самого себя.
Потому что это нова похоже на тот же ребус, который я упорно отказываюсь разглядывать.
— Что с тобой? — слышу голос Эвина, и очень плохо делаю вид, что увлекся разложенными на столе картами.
В Малом военном зале до ужаса сыро — у меня, как у всякого старого пса, ломит кости.
Но это ничто в сравнении с зудящим в башке проклятым словом.
Ga’an’ern. Пожиратель Тьмы.
Так меня называла Л’лалиэль.
Это поганое слово не мог знать никто, Хаос все подери, потому что кроме нее, Эвина и Дарека Скай-Ринга о моем «преображении» больше никто не знал!
А Л’лалиэль называла с убийственным отвращением, потому что считала это лицемерием.
И, в общем, была абсолютно права.
И вот теперь это слово произносит обычная монашенка из храма Плачущего!
— Это Виктум, — пытаюсь переключиться на разговор с Эвином, потому что он не менее важен, чем еще один непонятный осколок в мозаике, которую я никак не мог сложить.