Искушение (Левин) - страница 37

В самолете, как назло, наши места оказались рядом. Сержант молча сел, пристегнулся ремнем и застыл, напряженно уставясь неподвижным взором на спинку переднего кресла. Мне показалось, что парень боится лететь. Ну, это дело известное. Сам ведь налетал столько, что многие космонавты могли позавидовать. Я развернул купленную в аэропорту книжку, засунул портфель под ноги и на этом закончил приготовления к полету. Заревели запускаемые двигатели, отошел трап, самолет медленно покатил по бетонке, выехал с рулежной полосы на взлетную, резко увеличил обороты турбин, коротко разбежался и оторвался от земли, практически сразу вбирая в гондолы суставчатые стойки шасси с еще вращающимися по инерции колесами.

В момент отрыва от земли сержант облегченно вздохнул и медленно выпустил воздух сквозь стиснутые зубы.

— Пронесло, слава тебе Господи! — Сосед широко перекрестился. — Что, майор, полетели! — с его лица враз слетело напряжение, полета он явно не боялся, наоборот оживился после взлета самолета, даже подмигнул наглым рыжим глазом. — Видали, как меня шерстили? Суки позорные. И так каждый раз.

— Приходится часто летать?

— Так я же говорил, жмуриков возим.

— Не понял.

— Ну, груз 200 сопровождаем до места. Тех кто в госпиталях помер. Часть родственники забирают, некоторых разрешают на месте похоронить, а остальных мы развозим. По военкоматам откуда призывались.

Я вспомнил тех десантников что приезжали в гарнизон. Ох, что-то изменилось… Совсем другие люди. Другое отношение. Вспомнились слухи о героиновых гробах… Возможно и не зря его так придирчиво досматривали.

— Шмонали, гады. Только хрен им. — Он выставил дипломат на колени, раскрыл, навел относительный порядок в содержимом. Вынул флакон. Снова закрыл дипломат и сунул себе под ноги.

Вцепившись в непослушную пробку золотым блестящим зубом он с натугой провернул ее.

— Порядок в танковых войсках! Будете коньячишко, майор? Не побрезгуете?

— Коньячишко?

— Он самый! В лучшем виде. Завернут и упакован — не придерешься. Да сверху еще в туалете настоящим одеколоном побрызгал, для запаху. Там его и выкинул, на фиг. Не волнуйтесь, бутылочка промыта, чистенькая. Коньячишко выдержанный, марочный. Прикладывайтесь.

— Спасибо, не употребляю. — Черт, не то сказал, этого мало. Надо осадить, поставить на место наглеца. Совсем распустился. Конечно, в Афгане было не до церемоний. Там все просто и предложи мне хлебнуть из своей фляги любой мой технарь, каждый из перевозимых десантников, санитар в госпитале, водитель на трассе, что только оттер ладонью горлышко и протянул помятую флягу, я не задумавшись ни на секунду прийму с благодарностью. Но здесь не Афган, да этот золотозубый вояка, судя по всему, к той войне не имеет никакого отношения, кроме перевозки конечного результата неудачных боевых действий.