Завыли запоздалые сирены, взревели моторы, промелькнули над головой хищные тела боевых вертолетов, затем рванули полотнище неба дежурные истребители.
— Жми к вокзалу! — Заорал на остолбеневшего водителя капитан, приехавший с автобусом. — Там гражданские, дети, женщины. Полный зал ожидания. Рейсы на Джелалобад, Хост. Провожающие. Встречающие. — Пояснил уже на ходу.
Мотор взревел, завизжала по бетонке резина колес, автобусик сорвался и во всю прыть понесся к месту взрыва сквозь летящие навстречу из выбитых окон и дверей охапки бумажных листов, тряпки, клочья дыма и звериный крик боли сотен людей. Через несколько минут тормоза заскрипели, дверца рапахнулась и побросав в салоне все лишнее мы выпрыгнули на нагретый солнцем бетон. В лицо ударил запах сгоревшей взрывчатки, паленой резины, крови. На плитах закручивались ветром вихри мелкой песочной колючей пыли, подхватывали вынесенный воздушной волной хлам и уволакивали его все дальше и дальше.
Сквозь серое полотно дыма и взвешенной в воздухе пыли проскакивали языки пламени, слизывающего краску кузовов с припаркованных возле стены машин. Автомобили осели дисками на бетонку беспомощно сморщив пробитые осколками, сдутые покрышки. У некоторых нелепо задрались отскочившие багажники и капоты, почти все лобовые стекла покрылись паутиной трещин.
Лавируя между остовами машин офицеры начали пробираться к дверному проему. Навстречу нам пошатываясь и припадая на раненую ногу вышел афганский солдатик с белым то ли от пыли то ли от ужаса лицом, в засыпанном штукатуркой и залитом кровью обмундировании. Левой рукой он неловко прихватил автомат, а растопыренной неестественно красной ладонью правой пытался преградить пришельцам путь в здание, лопоча что-то на своем, непонятном языке. Старший машины подскочил к нему, залопотал что-то в ответ, но солдатик только мотал головой и тыкал растопыренной, лишенной кожи ладонью перед собой. Вдруг он остановился на полуслове, закатил глаза и сложившись словно перочинный ножик завалился набок. Мы подхватили его под руки, подскочивший прапорщик схватил за ноги в грубых ботинках, торчавшие из раскромсанных лохмотьев брючин и понесли к автобусу.
— Осторожно! Ложим на живот! — просипел прапорщик. — У него в спине стекло торчит.
Осторожно положили афганца худым мальчишеским животом на шершавый бетон. В распоротой спине парнишки торчал врезавшийся кинжалом треуголный осколок толстого оконного стекла окрашенный розовой кровью пузырящейся по краям раны.
— В легком сидит. Не знаю можно ли вынимать. Как бы хуже не сделать. — Сказал прапорщик и выжидательно посмотрел на меня. Звание обязывало принять решение. Но какое? Я не был морально готов взять на себя ответственность за жизнь человека в эти первые минуты на проклятой, чужой афганской земле.