Сегодня они прибыли в музей. Послали за мной. Я явился и сказал Анучину: «Я вас обескуражу. По долгу службы не могу отпустить вещей. Вот телеграмма, в которой сказано: если вы не находите препятствий, его высочество разрешает. Я нахожу препятствие, как вам докладывал, в 19 параграфе Положения и в правиле министра. По долгу службы не могу их нарушить». Анучин, как жид, стал доказывать, что можно обойти закон. «Вообще, если бы вещи были в Антропологическом музее, я бы мог их перенести в Политехнический». Говорю: «Могли бы, но они еще в Историческом музее, потому нельзя. Если бы великий князь безусловно решил, тогда я — к вашим услугам, а то вот эта строка: если и пр. очень мешает. Ответственность валится только на меня.» «Да эта строка представляет одну вежливость, так ее можно толковать», — заметил Анучин, а Машков прибавил: «Эта вежливая строка дает вам право только делать закорючки». Я рассвирепел, возвысил голос, говоря, что кроме услуг не бывало и не бывает никаких закорючек. Ушли. Машков и не простился, вдогонку я сказал: «Вот и исполняй долг службы».
1) Анучин по прихоти не захотел чтения в Историческом музее (надо ведь платить за аудиторию), и все это произошло из-за этой перемены места, а для его удобства я-то должен нарушать законное правило. 2) По решению великого князя, как объяснил Степанов, музей должен украдкою, тихонько отдать вещи в чужое распоряжение, опять только для удобства Анучина. И что это за манера украдкою, чтобы об Историческом музее не было и помину. Это меня больше всего и смутило. 3) Великий князь, давая разрешение, умывает руки в ответственности, поставив условие, если я не нахожу препятствий. 4) Как здесь выразилась наша интеллигенция, бичующая правительство, народ, что всюду царствует обход закона, особенно у жидов, а сама всячески ходатайствует об обходе закона, просит, просит, чтобы его нарушили, и когда встречает отпор во имя закона, сердится и даже ругается закорючками. Итак, исполнение долга службы есть в умах интеллигенции закорючка, а нарушение есть правило честного отношения к делам. И после этого мы, ученые и просвещеннейшие люди, говорим о законности, упрекаем, что жиды обходят закон и т. д. и т. д.
И горче всего, что нарушение закона, установленного правила, является только из пустых прихоть, из удобств жизни, из скупости заплатить рубли. Анучин и особенно Машков даже и не понимают, что невозможно нарушить установленных правил. Для них, как дважды два, это сумбур и закорючки, крючкотворство подьяческое. Как можно противоречить моему хотению, моим удобствам.