20 ноября. Суббота. Обед у Станкевича. Чичерин все больше поражает меня оригинальностью своей головы. Это немецкий учебник с разделениями, подразделениями и т. д. Так от него тянет книгосистемою, что не узнаем, живой ли это человек. Спор был о том. Я сказал, что конец концов развития человечества, всей истории есть индивид, индивидуальность. Он стал доказывать, что человек существует только для общего, что это общее есть нечто, а что человек — ничто. Дальше он согласился, что общее и частное связано живою жизнью. Это так. Но после оказалось, что и он, и Кетчер, и Станкевич разумеют под индивидом простую случайную личность, именно Ивана, Петра и их стремлениями объясняют общий смысл индивида, т. е. стремлениями, порожденными частно, т. е. воспитанием, местом, временем, личным характером. До идеи индивида общего, как высшего, общего определения всякой такой частности они не дошли. Я говорю, задача всей истории отыскать общие, постоянные определения, законы для жизни индивида. Это общее, все-таки, не само себе цель, а цель для жизни индивида. Нет, говорит Чичерин, общее не зависимо от индивида. Индивид есть средство, так я и на лекциях читаю и убежден, что это хорошо, а я говорю, что человек есть цель, а общее есть средство. Он начал математикой доказывать, что целое выше части, целое есть общее, часть — человек. Да в том-то и дело, что целое — т. е. идеал индивида. Вообще, Чичерин не имеет понятия о сущности индивида, личности. Он ее понимает как личное себязнаемое, эгоистическое, а не особное в высшем значении. Я говорю, что весь мир существует потому, что индивид есть цель всей жизни. Жизнь только и есть в индивиде и нигде более. Общее есть общее индивидов, оно потому выше каждой частности, потому и служит ему идеалом, но оно само по себе не живет, а есть только закон жизни, порядок, строй жизни, норма ея. Часть не может вместить в себя норму всех частей, но она стремится к такой норме — отсюда общество, государство, всякие порядки общей жизни. Что-то ссылался на Канта[368], но верно Кант говорит не то. И Станкевич сказал, что Кант для него единый философ. Нельзя спорить, когда Кетчер участвует, он всегда как-то снимает всякий спор, разобьет его так, что трудно собрать мысль. Потом торжествует победу, т. е. свою растрепку спора. Удивительный тип.
29 ноября. В заседании Археологического общества Калачев пересказал мне, что мои слова справедливы о министре юстиции[369], что с ним дела иметь нельзя. — Вы правы, вы очень хорошо понимаете.
Дело в том, что звал меня быть начальником архива и поступить сначала кандидатом. Я отказался. Осенью и совсем представил ему резон, что пока он начальник, его будут уважать, а меня сотрут. Он доказывал, доказывал, что все это вздор и т. д. Я настоял на своем. Теперь оказалось я прав. Дело с титулом, он предложил описать систематически. Его теперь погоняют канцелярские, чрез три месяца требуют, отчего не представлена опись. Вот после чего и отдавайся зову этих господ.