Он не придал этому никакого значения. В это время считалось, что при первичной легочной чуме бактерии проникают в организм только через дыхательные пути. И лишь спустя четыре года после маньчжурской эпидемии профессор Заболотный сумел доказать, экспериментируя с подопытными морскими свинками, что первичная форма легочной чумы может передаваться человеку через слизистую оболочку глаз. И только тогда ему стало ясно, — что противочумный костюм необходимо дополнить предохранительными очками.
Через три дня после посещения Модягоу Беляев почувствовал легкое покалывание в левом боку. Вечером по обыкновению он заглянул в комнату, где Паллон угощала студентов чаем.
Она сразу же с тревогой заметила, что он плохо выглядит.
Беляев поежился:
— Меня немножко знобит и ко сну клонит. Это я вчера в баньке попарился, простыл вероятно… — Он повернулся к Бутовскому: — Будь другом: если ночью придется куда-нибудь выехать, подмени меня.
Бутовский кивнул головой, внимательно всматриваясь в осунувшееся лицо приятеля.
Наскоро выпив чашку чая, Беляев ушел, но вскоре вернулся. На лице его блуждала смущенная улыбка.
— Вот какое дело! — проговорил он, комкая в руках платок. — Не нравится мне моя мокрота.
С минуту все сидели молча, неотрывно глядя на его руки.
Утешительные и обязательные в таких случаях слова звучали не очень уверенно. Беляев решительно тряхнул головой:
— Нет, нужен анализ!
Отвернувшись, вынул из кармана бумажный листок и отхаркнул: в мокроте явственно различались ярко-красные прожилки.
Беляев отправился к себе, строго наказав не приходить к нему до получения результатов анализа.
Вечером его навестил Бутовский.
— Понимаешь, чумных бактерий бактериоскопически не найдено. Но… все-таки примесь крови в мокроте… Короче: ляг-ка в изолятор, Лева! — он попытался улыбнуться но улыбки не получилось.
Покидая свою комнату, где не так уж часто ему приходилось бывать, Беляев написал на стене; «Прошу после смерти уведомить мать и позаботиться о ней: товарищи прощайте!»
До последнего вздоха, находясь в больнице, он сохранял выдержку. Друзья заметили даже какую-то несвойственную ему стеснительность, словно человек в чем-то провинился.
В течение нескольких дней шла ожесточенная битва за его жизнь: ему вводили противочумную сыворотку, камфару, кислород, но силы покидали юношу. Однажды под утро Беляеву стало совсем плохо. Он силился разомкнуть запешкиеся губы, но они не поддавались.
Труп Беляева не был предан сожжению. Его похоронили в тот же метельный день капризной маньчужрской зимы.
Друзья долго молча стояли у гроба, облитого хлорной известью. Потом его опустили в могилу. Желто-серые комочки глины застучали по гробовой крышке…