— Но бвана болен и должен лежать в постели. Лучше я приведу сюда хозяина маски.
— Нет. Я пойду сам, подожди меня! — заявляю я, спуская ноги со своего ложа. При первой же попытке подняться меня качнуло, как пьяного.
— Помоги мне выйти из хижины.
Опершись на плечо Игнатия, я выхожу.
Деревня расположена на порядочном расстоянии от моей хижины, которая почему-то построена в стороне от остальных. Я прохожу мимо двух женщин, толкущих зерна кукурузы в деревянной, длинной, как орудийное дуло, ступе. Они стоят друг против друга и высоко подбрасывают толстые, тяжелые, метровой длины палки. Создается впечатление, будто палки взлетают сами. Время от времени они выпускают из рук свои орудия труда и хлопают в ладоши. А может быть, это своеобразная демонстрация ловкости. Весь процесс помола производится механически. К нему приобщаются с малолетства, и он составляет основной и, пожалуй, наиважнейший элемент жизни местных женщин. Удары толкушек перемежаются, с громким разговором и смехом. Работающие поворачивают головы то вправо, то влево, внимательно разглядывая прохожих.
— А твои маски в этой деревне?
— Нет, в двух милях ходьбы отсюда.
Прервав разговор на полуслове, я останавливаюсь как вкопанный. Зрелище, свидетелем которого я стал, поразило меня своей неожиданностью: перед одной из хижин сидят две старухи с губами, вытянутыми наподобие утиного клюва. От продырявленной верхней губы у них осталась лишь растянутая полоска мяса и кожи, которая охватывает деревянную дощечку чуть-чуть потолще мужской ладони. Дощечка производит впечатление подставленной под ноздри плошки. Уставившись на меня, старухи нервно двигают своими клювообразными ртами. В этот момент они удивительно напоминают каких-то фантастических пернатых обитателей тропиков.
По мере того как я приближаюсь к заветной цели — деревне, где имеются маски, до меня все отчетливее доносится звук барабанов. Кто же развлекается подобным образом в этот неурочный час? Ведь все мужчины находятся на своих полях — шамбах, а женщины молотят кукурузу.
— Кто там играет на барабанах? — спрашиваю я Игнатия.
— Это женщины, бвана мкубва, — отвечает он, хитро усмехнувшись.
— Женщины? — удивился я. Мне никогда не приходилось слышать ничего подобного. Барабан в Африке — это инструмент, исключительным правом играть на котором пользуются мужчины.
— Да, бвана, сегодня веселятся они, — и опять губы его расплываются в хитрой улыбке.
— А почему мужчины не принимают участия в этом празднестве?
— Табу, бвана. Нам не разрешается. Это особое празднество, и происходит оно в школе.