Прошло одиннадцать лет с тех пор, как нас с Селией вывезли из чащи леса. Десять из них мы провели в одной из филиппинских тюрем, а ведь всякий, переступающий порог тюрьмы, должен проститься с открытым миром. Теперь мы свободны, по крайней мере освобождены из заключения. Однако я не чувствую себя свободным.
Казалось бы, все должно быть мне привычно в этом издавна знакомом мире. На самом деле здесь все чуждо; сквозь призму этого мира мне видится другой, о котором никто здесь не имеет понятия. Ветер, дыхание которого я ощущаю на нью-йоркских улицах, словно бушует в это время в каньоне на Сьерра-Мадре и я несусь, обвеваемый им, по рекам. Во всех витринах огромных магазинов самообслуживания мне видятся исхудалые лица филиппинских крестьян, голодающие в трущобах Тондо, запавшие глаза «хуков», предпочитавших умирать с голоду в горах, чем сдаваться. Хожу по нью-йоркским улицам среди несметного, открытого взору богатства, и все это словно рассыпается в прах в моих глазах, подобно засохшим медовым сотам. В моем представлении маячат лишь деревенские хижины из пальмовых листьев, простые дровяные печи, вода, которую тащишь в бидоне из ручья, незатейливая одежда, прикрывающая голое тело. Когда я просыпаюсь среди ночи, моя темная спальня принимает очертания камеры в филиппинской тюрьме, а шипение пара в радиаторе кажется мне тяжелыми вздохами в тюремном коридоре.
Я здесь и не здесь, так как отныне и навсегда я считаю своим отечеством две страны. В чаще лесов в десяти тысячах миль отсюда до сих пор действуют «хуки» (я душой с ними), и борьба па Филиппинах продолжается. Она идет уже семнадцать лет, а включая партизанскую войну против японцев — двадцать один год. Она стала самой длительной вооруженной борьбой за освобождение, ведущейся в мире в наше время. Но ее значение заключается не в этом. Оно определяется продолжающимися страданиями филиппинского народа и непреклонной решимостью его борцов добиться окончательной победы народа. Каждый раз, когда кто-либо гибнет в этой борьбе, мое сердце обливается кровью.
Говорят, этот эпилог должен связать воедино нити происшедших ранее событий. Но как связать концы нитей не закончившейся еще борьбе? Единственные нити, концы которых можно завязать навсегда, — оборвавшиеся жизни погибших, хотя память о них живет. Погиб Бакал (Мариано Бальгос), убитый в районе полуострова Биколь, погибли вместе с ним Бундалиан, Крус, Роми и многие другие. Погиб и Пандо (Матео дель Кастильо), убитый в горах провинции Лагуна вместе со своими сыновьями Амандо (Алунан) и Беном. Пали также Кападосия, Димасаланг, Рамсон, Баса, Сагаса, Ледда, Вьернес, Уолтер, Маненг, Дималанта. Десять тысяч человек погибло.