— Мне шестьдесят один, Хосе, — со вздохом говорит она, — годы идут!
— Неужели правда? Ты не шутишь? Тебе можно дать от силы пятьдесят два! — отвечает Хосе, и я с ним согласен. — Надеюсь, мы не помешали тебе? Нам сказали, ты очень занята.
— Занята? Какой вздор! Просто так любит говорить моя экономка.
Хосе представляет меня. Хозяйка очень рада видеть у себя иностранца. На той неделе она уезжает на месяц, на Лазурный берег, она любит Канны и Ниццу, здесь, в Ондаре, очень скучно.
Маркиза замечает мой взгляд, обращенный на большую фотографию, висящую на стене. На фотографии изображен пожилой господин: холеная эспаньолка, очки, печальные глаза, торжественно черный костюм старомодного покроя.
— Это мой отец, — объясняет донья Долорес. — Он был большой ученый, профессор литературы в Севилье, он написал много замечательных книг.
Что дочь унаследовала от отца не только книги, но и разбросанные в разных местах поместья, которыми уже при его жизни заведовали управляющие, — об этом я узнал лишь впоследствии от Хосе. Надо полагать, половина доходов идет в карман управляющих, но что из того в конце-то концов? Остающегося вполне достаточно для одинокой дамы.
Впрочем, она не всегда была одинокой. В свое время женихи так и вились вокруг нее. Она рано вышла замуж за какого-то кутилу и шалопая, который сбежал от нее, когда ей было двадцать семь лет; она даже не знает, жив ли он сейчас. С тех пор она живет одна. Одна в этом забытом богом месте, наедине со своими книгами и роялем, — вот он стоит в углу, — Моцартом и Бетховеном, от которых она без ума, своими сиамскими кошками, — одна из них, выгнув спину, все время трется вокруг нас, — и старой Марией, которая безотказно служила еще ее отцу. Путешествия, конечно, разнообразят жизнь, но без конца разъезжать ей, женщине, тоже нельзя.
— Так вот, два года назад я хотела снова выйти замуж, — говорит она. — Не хотела больше быть одинокой. За профессора медицины, трижды доктора. Он был превосходнейший человек, каких я давно уже не встречала. Но он умер от инфаркта, тут уж ничего не поделаешь. Не знаю, как ты, Хосе, а я во всяком случае никогда не была счастлива…
Еще немного — и я начну сочувствовать этой богатой даме, которая заживо погребла себя здесь, словно в преддверии могилы.
— А как поживает Инес, племянница? — наконец-то спрашивает Хосе, ведь затем он и пришел сюда.
Лицо маркизы мрачнеет, застывает.
— Не знаю, — отвечает она внезапно ожесточившимся голосом. — Я больше с нею не вижусь. И не хочу ее снова видеть. Она не смеет больше показываться в моем доме, она отлично знает, почему.