– Левичева ко мне, бегом! – крикнул я, выглянув из вагона. Левичев это тот боец, которому я отдал фотоаппарат и который теперь был помощником комиссара.
– Значит так, Иван Никанорович. Всё здесь тщательно сфотографировать и задокументировать, во всех вагонах, сами вагоны вместе и по отдельности и подготовьте несколько ящиков к транспортировке. И надо подумать, как эту гадость утилизировать.
– Там дальше торфоразработки, – Богданов кивнул вдоль железнодорожной колеи, – Можно столкнуть туда вагоны и вместе с ними одну из цистерн с топливом, а потом поджечь. Топливо, взрывчатка в снарядах и горящий торф сделают своё дело. При высоких температурах ОВ должно разложиться.
Работы были в самом разгаре и уже несколько танков и все пять БТР стояли на земле вдоль состава, где их заправляли и загружали боекомплект, когда от въезда на разъезд раздались несколько пулемётных очередей и коротко пролаяла автоматическая пушка. Как оказалось, к нам пожаловало какое-то начальство аж на двух легковых авто в сопровождении двух мотоциклов, БТР, близнеца тех, что достались нам и пяти грузовиков. "Ганомага" без лишних разговоров просто расстреляли из 20мм пушки, мотоциклистов сняли из пулемёта, а пассажиров легковушек выволокли на свет божий и положили мордой в дорожную пыль.
Грузовики, это, конечно, дело хорошее, но у нас уже банально закончились те, кто умеет управлять хоть каким-то транспортом. Танкистов распределили по трофейным танкам и БТР, пополнив экипажи пехотой, а за руль грузовиков придется садиться и мне с комиссаром и начальником штаба. Хотя надо будет предупредить наших, чтобы немецких водителей не обижали. Посадить каждому в кабину по бойцу и пусть трудятся на благо нашей Победы.
А вот пассажиры из легковушек порадовали. В первой ехал целый оберст, то есть полковник по-нашему с адьютантом лейтенантом и водителем, а во второй гауптман и майор. Самым ценным был, естественно, оберст и его портфель, в котором оказалась документация на груз особого состава, то есть на химические снаряды. Допрашивали его мы вдвоём с нач штаба, который прекрасно владел немецким и вёл протокол.
– Представьтесь, кто вы? Ваше имя и должность?
– Я оберст Пауль фон Бейгель, начальник химической службы 9-ой полевой армии. И я протестую. Это нарушение всех законов войны. Это расценивается как бандитское нападение. От имени германского командования я предлагаю вам сдаться и к вам отнесутся с должной гуманностью, как к солдатам, а не как к бандитам.
– Я вас удивлю, герр оберст, но вы далеко не первый, кто говорит мне эти слова. Все, кто был до вас, уже давно общаются с архангелом Гавриилом и каются ему в своих грехах. Что у вас за привычка такая? Стоит только кому-то из вас вляпаться в дерьмо и вы начинаете говорить о каких-то законах войны и о гуманности. Вы знаете, что в тех вагонах?