«Посторонний» представляет собой по жанру повесть с весьма традиционным сюжетом, опирающимся, прежде всего на писателей девятнадцатого века: от Стендаля и Гюго, до Толстого и Достоевского, у которых нередко сюжетным стержнем произведения становились злоключения по дороге на скамью подсудимых или на каторгу и эшафот. Эти произведения осуществляли своего рода беспристрастное, писательское, в отличие от официального, расследование поступков героя. Вот и у Камю, несомненно, связанного в своей повести с этой великой русско-французской традицией, осужденный преступник перед смертью пишет записки, стараясь с предельной откровенностью перебрать в памяти то, что привело его в камеру смертника.
Перед нашим взором протекает в высшей степени незамысловатая жизнь одинокого холостяка по имени Мерсо, обитателя алжирского предместья и служащего какой-то конторы. В первый раз мы сталкиваемся с Мерсо в тот день, когда он, получив телеграмму о смерти скончавшейся в богадельне матушки, к своему неудовольствию, понимает, что ему надо ехать на похороны и отправляется в поездку. Но уже на другое утро после похорон и возвращения все входит в обычную колею: по вечерам пустячные разговоры с соседями, купанье в море, связь с более или менее случайными женщинами. И вся жизнь так бы и шла, да только одуревший от жары и солнца и бесконечных нюансов телесных ощущений Мерсо, ненароком встряв в распри своих соседей, фактически случайным выстрелом убивает незнакомого араба. И это приводит его на скамью подсудимых.
Повесть разбита на две равные, композиционно схожие части, очевидно перекликающиеся друг с другом, и здесь снова возникает тема зеркального отражения, переклички и смещения отразившегося предмета. Во второй части — судейское расследование пытается разобраться с причинами случившегося, но справиться со своей задачей суду не удается: Мерсо приговаривают к смерти за убийство, так и не выяснив подлинного смысла происшедшего.
Вторая часть — судебное разбирательство — представляет собой зеркальное отражение первой, а искажает это зеркало или нет, читателю предстоит самому разобраться. По крайней мере, важно одно: Мерсо в нем себя не узнает, ведь говорят о его сухих глазах над гробом матери, о пляже, кино и свидании с женщиной на другой день после похорон, и для судей и прокурора такое поведение — святотатство, так они, возможно, лицемерно, утверждают. Между тем Мерсо не может отделаться от впечатления, что речь идет не о нем. И это так, потому что Мерсо, так сказать, не привык думать о себе в третьем лице, не привык оценивать свои поступки. Отупляющая усталость и сожаление об утре, пропавшем для прогулки — вот все, что угнетает его у гроба матери. Зато прогулка для Мерсо значит очень много, он обожает стихии моря, солнца и земли, он ими загипнотизирован, он ведь и убивает-то, потому что находится во власти очередного солнечного наваждения. Он себя ни в чем, ни в ком, ни в каком постороннем описании не узнает, потому что его мозг не работает, моральное сознание у Мерсо заменено влечением к телесно-приятному — это то, что называется гедонизмом. В отличие от тупого интеллекта все ощущения Мерсо — зрительные, тактильные, обонятельные, слуховые — всегда остры и свежи. Самый незначительный физиологический раздражитель повергает его либо в исключительное блаженство, либо в эмоциональное отчаяние, он все время словно пребывает в хакслиевской «ощущалке». Физическая потребность в еде, сне, близости с женщиной для Мерсо очень значима, все прочее — досадные обязанности, и ему плевать на карьеру, и безразлично жениться или не жениться, и на ком, а если безразлично, то отчего не сделать подружке приятно?