На зоне нам давали читать газету «Аргументы и факты», где была статья обо мне и отрывок из показаний, в котором я выражал сожаление о своей деятельности. Полный текст не воспроизвели. Умолчали об обоснованной мною реальной позиции: «я прежде всего еврей, и мое дело — развитие своей культуры».
Для еврея допустимы компромиссы, когда они не касаются фундаментальных принципов (чтения Талмуда и Торы, обрезания и т. д.).
Вопрос: Какова была тактика вашего поведения в тюрьме или лагере? Имели ли конфликты с администрацией, допускали уступки?
Ответ: О тактике в заключении. Сначала я год просидел во Владимирской тюрьме. Я сразу поставил себя как осужденный за еврейское дело. В тюрьме тоже необходимо оставаться евреем. В лагере носил кипу, привез со следствия молитвенник, Тору. Поначалу пользовался ими открыто. Многие неевреи проявляли интерес, просили обучать их ивриту. На Пасху получил мацу и роздал всем. Рассказал людям о сущности еврейской Пасхи. Запомнился такой эпизод. Накануне Дня независимости Израиля, в День памяти евреев, погибших от нацизма, я прочитал лекцию о Холокосте, о происхождении антисемитизма, о том, как было воссоздано еврейское государство, говорил и о роли Советской Армии. Мой товарищ — армянин рассказал об армянском геноциде 1915 года, о репрессиях, о мучениках. Удивительно, в лагере есть свобода слова, хоть и недолгая. Через 2 дня меня бросили в карцер, а еще неделю спустя по решению «наблюдательной комиссии» приговорили к 6 месяцам ПКТ (помещение камерного типа) за сионистскую пропаганду. Стукач Олег Михайлов, осужденный по статье 64 — «измена Родине», донес: «организовал под видом чаепития сионистское сборище».
Конфликты с администрацией имел неоднократно. Сначала не отбирали книги, не требовали снять кипу. Создавали комфортные условия перед свиданием. Потом сработали психологически тонко: свидание отменили, за кипу отправили в карцер.
Линию поведения в лагере я выбрал умеренную ради того, чтобы выжить и продолжать борьбу. При умеренности тоже нужно оставаться человеком, и это возможно. Несмотря на репрессии администрации, дважды, в день смерти Юрия Галанскова, проводил голодовки.
Вопрос: Расскажите об условиях содержания в заключении, что было самым трудным?
Ответ: Самым трудным в зоне было осознать, что долгие годы лишен возможности пользоваться своей культурой. Отсутствовала практика в языке, полноценная еврейская жизнь. Часто конфисковывали письма, из-за границы не получил ни одного. Физически наиболее серьезно испытание карцером. В Эфиопии в дни катастрофы питание пострадавших ограничивалось 1300 ккал в день. На строгом режиме в лагере дают почти столько же, что квалифицировалось как пытка на Нюрнбергском процессе. Ежедневно унижали наше человеческое достоинство, постоянно следили за каждым шагом, читали личную переписку.