– Ну же, твою мать! – Американец не отступал. – Покажи, на что ты способен.
Он шагнул ко мне, размахивая руками и словно запугивая, – обычно этот ритуал предшествовал ссоре. Похоже, он был вне себя.
– Вечно ты болтаешься рядом, а толку ноль, все приходится делать самому. Ну что, слабо взять ее и бросить в воду? Или ты уже обделался?
Я рывком вскочил на ноги, но сразу понял свою ошибку. В наших краях твой собеседник мог сколько угодно суетиться и провоцировать тебя, но если ты не был настроен на драку и к тому же не боялся прослыть трусом, всегда оставалась возможность увильнуть, и положение твоего тела играло при этом решающую роль.
– Ничего не слабо, – ощетинился я.
А у самого, признаюсь, душа ушла в пятки. Мы были в разных весовых категориях. Американец, статный и с развитой мускулатурой, был создан для драки, я же с моим еще хилым тельцем походил на смазанный баббл из плохо нарисованного комикса. Шансов у меня не было, поэтому я отступил на полметра в надежде усмирить его животные инстинкты.
– Хорошо, – решился я. – Дай-ка эту штуковину.
Лео поднял деревяшку, которой прощупывал наш путь по скалам, и швырнул в воду. Волны тотчас отнесли ее прочь от берега.
– Ничего, и так справишься.
– Ну ты и сволочь! – возмутилась Катерина.
Я подошел к мыши, чтобы разглядеть ее вблизи. Она еще была жива, ее легкие едва заметно продолжали втягивать и исторгать из себя кислород. Я сделал еще шаг и, уловив слабое попискивание, оцепенел. То был еле слышный свист, похожий на всхлипы. Мы все понимали, что Лео сам не решается дотронуться до нее, поэтому у меня не было выбора. Я зажмурился и взял мышь в руки. Податливое, скользкое тельце, жесткая шкурка, как тыльная сторона губки для мытья посуды. Я почувствовал, что меня сейчас стошнит. Но нет: я выпрямился и бросил зверька в море. Раздался всплеск, как от тяжелого камня. Невольно я подумал, что он умер, захлебнувшись.
Я добежал до оконечности скалистого берега и вымыл руки, осмотрел их так, словно они мне не принадлежали, и тут меня все-таки стошнило.
– Ну молодец, – усмехнулся Лео и издевательски зааплодировал. – Теперь ты точно подхватил какую-нибудь заразу, придурок. Держись от меня подальше, окей?
– Хватит! – вмешалась Катерина. – Не видишь, что ему плохо?
Мне действительно было плохо, и пока они препирались, я заплакал. Незадолго до этого в расфокусированном взгляде Американца мелькнуло подобие осмысленности. Вся та жестокость, которой я всегда завидовал и которой он пытался уязвить мир, теперь обернулась против меня. На этот раз миром был я.