В тюрьме Поджореале почти все заключенные ожидали решения суда. Каморристы, карманники, убийцы, наркоманы и иммигранты выступали единым фронтом под знаменем презумпции невиновности, поэтому настроение царило не такое мрачное, как можно было ожидать. Несмотря на грязь, перенаселенность, наркотики и отвратительную еду, в воздухе витали ощущение временности и нетерпение, словно надежда нашла воплощение в окружающем упадке.
Поначалу Лео определили в корпус Авеллино. Его сокамерниками оказались героинщик неопределенного возраста, марокканец с лицом кобры и толстяк-неаполитанец, опытный грабитель, который, кочуя по колониям, провел за решеткой уже девять лет.
Первая ночь обернулась сущим кошмаром. Героинщик бился в конвульсиях несколько часов кряду, наконец толстяк-неаполитанец и марокканец с лицом кобры принялись с воплями барабанить в дверь, и спустя целую вечность показались санитары в сопровождении надзирателей. Чуть позже, уже на рассвете, на глазах у своих новых товарищей Лео испражнился в нужник, и пока он силился исторгнуть из себя двухдневные запасы, то подумал, что совсем скоро превратится в животное, еще немного, и он тоже станет воспринимать как нечто само собой разумеющееся, когда кто-то при нем опорожняет кишечник.
Примерно через неделю героинщик вернулся из больницы в еще худшем состоянии, чем прежде, но в камере его дожидалась доза героина, не сходя с места, он укололся, и ему наконец-то полегчало. Толстяк-неаполитанец подмигнул Лео и шепнул:
– Ура, сегодня выспимся.
В первые месяцы главные трудности были связаны со сном, но со временем Американец понял, что недосып – по ночам его каждый час кто-нибудь будил – и бесконечная усталость не имели никакого значения на фоне куда большей проблемы – денег.
Их всем катастрофически не хватало, а поскольку чуть ли не каждый первый загремел на нары за преступления, совершенные из-за денег, ситуация складывалась взрывоопасная. Не так страшны были кражи, как вызванная разногласиями агрессия, причем поводом для нее могли стать как старые, дотюремные убеждения арестантов, так и новые, приобретенные уже в тюрьме с ее чудовищными условиями. В остальном, хотя бы среди сокамерников, царила солидарность.
Проявлялась она в том числе, когда дело касалось еды. Заключенные не могли жить без мяса. Кто при деньгах, был обязан закупать его помногу (в столовой готовили скверно, так что арестанты приторговывали едой) и делиться с менее состоятельными сокамерниками. В их камере Американцу и толстяку-неаполитанцу пришлось взять это на себя, ввиду абсолютной нищеты героинщика неопределенного возраста и марокканца с лицом кобры. Со временем стало очевидно, что Американец еле сводит концы с концами, и весь груз лег на плечи толстяка-неаполитанца.