— Ты как, Иван, до самого поезда у нас будешь или куда перейдешь?
Бывали случаи, что мы с Михаилом, переночевав у Булавиных, утром, для безопасности, перебирались на другую конспиративную квартиру.
— Пересижу у вас, коль не выгоните, — ответил я. — Только днем по делам схожу.
— Зачем тебя гнать! — добродушно усмехнулся Павел. — Чай, свой, не чужой! — с тем он и вышел, плотно затворив дверь.
Время приближалось к девятому часу. Тетка заторопилась на вокзал провожать новобранцев. Бабушка покормила меня завтраком, и я снова, одетый уже, прилег на кровать и стал перелистывать томик Некрасова. Торопиться мне было некуда. Бабушка, охая и покряхтывая, ворочалась на печке.
Тикали ходики.
Вижу, бабушка приподнялась с лежанки и уставилась в окно.
— Сынок, а сынок, — вдруг с тревогой проговорила она, — полиция…
Меня как ветром сдуло с кровати. Через окно я увидел, что к дому движется цепь стражников. Глянул в другое окно — та же картина. Дом был окружен.
Что делать?! Первая мысль — выскочить в сени и, как только появится первый полицейский, стрелять в упор и идти напролом. Но нет, нельзя. Подведу хозяев.
Мигом я очутился у печки и сунул старушке револьвер:
— Спрячьте, бабушка. Никому не показывайте… — А сам бросился на кровать и снова раскрыл Некрасова. Нужно сказать, что у нас с Ереминым заранее было условлено: если попадусь в Аше — скажу, что приехал наниматься на работу. Мое прошение лежало в конторе. В любом случае я надеялся при таких условиях на слабый конвой и не очень бдительное содержание под арестом. А тогда побег.
«Но как охранка узнала, что я здесь?! — лихорадочно билась в мозгу мысль. — Опять предательство?»
Я торопливо перебирал все обстоятельства, людей, которые знали о моей поездке. Тогда я не пришел к определенному выводу. Но позже стало известно — предателем был мой дядя Павел Булавин.
Распахнулась дверь — я нарочно скинул крюк, — и первым в избу осторожно вошел местный жандарм. За ним появился урядник, а сзади, с опаской, уездный исправник.
Убедившись, что все мирно и никто не стреляет, исправник вышел из-за спин жандарма и урядника, продвинулся вперед, приосанился и, обращаясь в пространство, спросил:
— Это дом Павла Булавина?
— Булавина, Булавина, барин, — пришепетывала бабушка, не слезая с печи.
— Где хозяева?
— Сын на работе, а сноха на вокзал ушла, рекрутов провожать.
— А это у вас кто? — исправник спрашивал так, словно я был деревянным чурбаном и сам о себе сказать ничего не мог.
— Это, барин, жилец.
Исправник метнул в мою сторону короткий напряженный взгляд и, подойдя к бабушке, сунул ей какую-то бумажку. Бабушка повертела бумажку в корявых, негнущихся пальцах и вернула исправнику: