Едем на новой машине Василя Новикова — в кабине все втроем, ибо Куляй, шофер твой, меняет в «Москвиче» колеса.
Солнечное утро. Мне почему-то всегда казалось, что утро и весна — будто какая-то очень близкая родня: одно начинает светлый день, другая — зеленый год. И от того, как они начаты, зависит, какой будет синий вечер и какая желтая осень. Запахи весны всегда пьянят каждого — в них собраны запахи талой земли, молодой травы, щедрого цвета и ласкового до непривычности, яркого солнца, от которого, кажется, ширится небо. Эти запахи ломятся даже в кабину, перебивая запахи бензина и масла, какими всегда пахнут машины.
— Слушай, Геннадий, — начинаю я разговор, — понимаешь, я все время слежу по сводкам за «Большевиком». И вот меня удивляло, что ты долго не сеял лен. Все уже, гляжу, отсеиваются, а у тебя все — ноль да ноль. А потом, через какой-то день-два, вижу — уже все посеяно.
— Понимаешь, тогда как раз холода пошли, слякоть какая-то. Ну мы и решили подождать тепла. А что, если вдруг морозик ударит? Лен ведь на третий день всходит. Тогда он и сядет маком, закореет. Подождали. Почва ж у нас вся подготовлена была. А как потеплело, за день и отсеялись.
Такое терпение и ожидание, по-моему, требует крепких нервов председателя. Это, мне кажется, своеобразный азарт, вернее, игра втемную с природой. И игра не на равных, так как ты не знаешь, что будет завтра, через неделю, не знаешь, чем эта игра закончится: или ты, выжидая, выиграешь и посеешь в теплую почву, либо проиграешь — дотянешь до того, что и сеять будет поздно.
У тебя же все кончилось хорошо. И сегодня «Большевик», победив в соревновании, получил переходящее Красное знамя за успехи в весеннем севе. Все шло как надо. Сев начали вовремя — не раньше и не позже сроков. Как раз тогда, когда поспела земля. Понимаешь, Геннадий, я никак не могу додуматься: зачем начинать сев раньше сроков? А помнишь, как еще недавно кто только не хвастался: в этом году начали сеять на две недели раньше, чем в прошлом, в прошлом году — на две недели раньше, чем в позапрошлом. И понимаешь, порой так заговаривались, что когда брали карандаш и на свежую голову складывали все эти недели «опережения», так получалось, что сеем мы уже где-то в снежном январе.
А еще по сводкам я заметил, что «Большевик» немного отставал и по вывозке удобрений. Но об этом я не спрашиваю, так как знаю, что своих торфяников в колхозе нет, а потому приходится далеко ездить, выпрашивать. А дадут ли — неизвестно. Ты, видимо, догадался, о чем я думаю, и сам начал:
— Может быть, ты видел также в сводках, что и торфокрошку мы возили не так, как надо передовикам. Хотя старались. Поехали, скажем, в Белево за торфом, а председатель тот не дал. Так и вернулись машины порожние. Возили немного из Осинторфа. Но это же очень далеко, больше сорока километров туда и назад. Наши шоферы только по одному рейсу успевали делать. Тогда я позвал Виктора Медвецкого и говорю ему: «Докажи ты им, Витька!» Парень он хороший, честный. И доказал — по три рейса в день делал, а то раньше и по два не хотели. Вот видишь, что стоит за обычным сообщением сводки «отстает с вывозкой удобрений…»