Он говорил убежденно, горячо, говорил зло, возмущенно, говорил радостно, но никогда не говорил равнодушно. И людей он не любил холодных и бесстрастных, с ничего не выражающими глазами, не любил бездушного отношения к делу. И люди любили его.
…А Ротерт был прав: успеете, всем хватит.
И вот Шмидт в Метропроекте, начальником отдела основных работ. Перед ним карта — геологический профиль всей трассы. Три громадных языка плывунов, образованных долинами когда-то протекавших речек Ольховки, Чечер и Рыбинки. Когда-то здесь крепостные мужики гатили вязкие болотины, бабы полоскали белье в илистых речках и ребята ловили плотву. Теперь над Ольховкой стоит Казанский вокзал, а по берегу Рыбинки прошел Митьковский путепровод. Вот пятнадцатиметровая подушка плывунов под улицей Кирова. Ее нужно прорезать вертикальными шахтами и под ней уже пойти тоннелем. Вот такие же массы плывунов в глубинах Арбатского и Фрунзенского радиуса, там трасса пройдет над ними, мелким залеганием.
Ни в одном из городов, где строилось метро, не было такого сложного и путаного профиля. И, глядя на карту, Шмидт хватал иной раз себя за давно не бритую щеку; «Работы-то! Сколько работы! А главное — сроки!»
Все это заставляло не просто перенимать опыт других, капиталистических столиц, а по-новому продумывать каждый шаг, каждый этап работы. Но это не пугало, а подзадоривало.
Подзадоривали и иностранные эксперты, съезжавшиеся в Москву для консультации, — немцы, англичане, французы. Шмидта порой раздражал их авторитетный тон, это молчаливое посасывание трубки, роговые очки и многозначительность тона, будто у постели больного. Через целые тома их заключений лейтмотивом проходила мысль — трудно, долго и дорого, а за всем этим стояло одно — закажите нам щиты, пригласите нас. Шмидт слушал их, порой поддакивал, что-то мотал на ус и про себя думал: «Ничего! Сделаем сами».
И сделали: двадцать первую шахту, например, у Красных ворот заезжие консультанты рекомендовали проходить косым шпунтом, а пройти ее удалось только опускными колодцами — «биноклем».
Решением парткома Метростроя Шмидт идет на пятую дистанцию — Волхонка, Дворец Советов.
А эта пятая дистанция оказалась на редкость интересным делом. Не уходя в землю на большие глубины, как при закрытом способе, и не вскрывая всю улицу, как в Сокольниках, здесь, на задворках Волхонки, нужно было построить тоннель по частям, не нарушая равновесия грунтов, от которых зависела безопасность окружающих зданий. Правда, особо ценное здание было одно — Музей изящных искусств с его знаменитой колоннадой и отчасти — здание Комакадемии, остальные — кандидаты на слом, в том числе один совсем древний, как говорят, помнивший смуту и воцарение династии Романовых. Но чтобы сломать, нужно куда-то выселять людей, а куда? Когда? Ведь — сроки, сроки!