Ступени жизни (Медынский) - страница 192

На всю жизнь запомнил я этот случай. Я, видите, даже писать ровно не могу: рука трясется. И вот с тех пор мне нет покоя. Нет, я не убивал, я никого не убил и не ограбил. Но почему меня сейчас мучит совесть? Значит, это совесть просыпается во мне. Но почему она раньше не проснулась? Где она была? Почему спряталась? Возможно, и то, что я стал краснеть, — это тоже совесть?

Почему я дошел до этого? Почему? Ведь в жизни все было для меня, мне. А я хотел убить человека совершенно ни за что, из-за пистолета. И только какая-то добрая сила удержала меня в последний момент: я вспомнил, как этот лейтенант прощался с девушкой, возле кино.

Нет, сейчас это для меня немыслимо. Вот она какая, совесть! Нет, я кончаю, я не могу больше писать. Да, «счастье вслед за совестью идет», как написала Вам та девушка из Брянска. Аж голова заболела.

Большой привет Вашей замечательной Марии Никифоровне.

Очень жалею, что я не раскрылся Вам до конца во время нашей встречи. Может быть, легче было бы.

Эх, черт возьми! Если говорить правду до конца, так слушайте! Мне предлагают еще одну авантюру с выгодой в 20 рублей, но я не решаюсь и не должен решиться, если только не сойду с ума.

На этом действительно кончаю. Только, пожалуйста, напишите ответ скорее. Ваши письма мне очень помогают. Возможно, я на днях и успокоюсь и напишу еще».

Чем не болезнь? Настоящая болезнь духа.

А вот мой ответ:

«Ну, Виктор, скажу откровенно: я тоже не знаю, с чего начинать.

Первым чувством было негодование и ужас, негодование на тебя и ужас вообще. Значит, действительно в людях есть что-то неисправимое и безнадежное — это ужасно! Это подрыв всего, во что я верил, на что я, не жалея, тратил свои последние стариковские силы. Ведь я старик, я преспокойно мог получать пенсию и жить просто так, ни о чем не думая. А я вожусь с одним, с другим, с третьим, я выслушиваю сотни клятв, воплей и заверений. А думаешь, это легко? Ты знаешь, иногда хочется плюнуть на все и пойти в кино или просто пойти погулять со своей Марией Никифоровной, но вот… Вот предо мной новая пачка писем. Что с ней делать? Верить или не верить людям? Можно добром победить зло или его нужно давить, уничтожать силой, порождая этим новое зло? Вот о чем идет речь.

Я до сих пор верил, что я делаю нужное и полезное дело, и ты, ты был одной из опор этой веры, и Саша Пшенай, переписку с которым ты у меня читал, и девушка из Брянска, и ряд других. И вдруг… Нет, это просто не вмещается в душу! Наваждение какое-то!

Преодолеть все, добиться вуза, учиться, увидеть раскрывшиеся горизонты жизни и вдруг на все на это опустить черное покрывало… «Черное крыло жизни», — как ты когда-то писал.