Не сочтите это за нескромность, но вслед за Пушкиным я могу повторить: «Нет, весь я не умру!» Я тоже оставлю в жизни какие-то искры добра и разума и в этом вижу свое личное бессмертие.
Рядом со мной вот уже шестьдесят лет идет моя жена. Более сорока лет она отдала школе, ее ученики делают в жизни большие дела, передают своим детям и даже внукам те искры добра и разума, которые она когда-то вложила в них. «Не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье» — так написала ей давно, еще до войны, ее ученица при окончании школы, дочь мусорщика — была такая профессия. Она стала крупным инженером-самолетостроителем, а когда она недавно ушла на пенсию, ее дело продолжает дочь Наташа. Другой ученик Марии Никифоровны участвовал в создании лунохода, третий стал крупным хирургом, четвертый — наш посол в одной из стран Азии. Все это — тоже бессмертие.
А возьмите себя. Вы не один десяток лет работали в деревенской школе. Вы научили грамоте и пустили в жизнь, вероятно, не одну сотню людей, которые где-то что-то делают — возводят дома, строят дороги, мосты, выращивают хлеб. Наконец, Вы сами дали жизнь четырем своим детям, они и их дети тоже трудятся для людей, для жизни. Разве все это не бессмертие? Причем реальное, настоящее. Так зачем же создавать себе иллюзии? Зачем это, Зинаида Васильевна?
Человек бессмертен в делах своих. Большие они или малые, но, если они совершены во благо людей, они остаются в жизни — не обязательно монументы, но и дома, мосты, книги, картины или просто добрая память: «Вот был человек!» И только те, кто ничего не совершил в жизни, кто ее прожег, проиграл, пропил, тот уходит в полную безвестность — был и нету, как сухой лист с осенней березы. Ну что ж! Значит, заслужил.
Так я понимаю бессмертие, я, атеист с 1915 года, и сейчас, в свои 80 лет, я спокойно смотрю в лицо неминуемого. Но я не унываю и не паникую и не ищу никаких иллюзий. Я только просил бы у несуществующего бога еще лет пять жизни, чтобы закончить ту большую, завершающую работу, которую сейчас делаю. Говорят, что «человек умирает изнутри». А если так, то и живет он изнутри — своими собственными силами, делами, желанием и стремлением сделать что-то еще и еще для людей.
А в заключение хочу привести Вам то, что написал в свое время наш великий композитор Римский-Корсаков не менее великому критику Владимиру Стасову:
«Смерти я не боюсь, хотя расставаться с жизнью всегда жалко… Стоит только подумать, что может быть ужаснее вечной жизни? Все будут умирать, а я буду жить! Да это ужасно! А если никто не будет умирать и все будут жить вечно, так ведь это станет похоже на рай земной или на царствие небесное. Боже, какая неинтересная скука! Для чего же тогда жить? Чтобы не развиваться, а стоять на месте? Рождение и развитие нельзя себе представить без умирания, а чего нельзя себе представить — так и не надо. А как хорошо, что нет будущей загробной жизни (я верю в то, что ее нет). Каково было бы смотреть оттуда, как то, над чем ты трудился и что любил, умирает — и забывается, или, если не умирает, то рассеивается и испаряется. Любил я, положим, Глинку, и вот пришло время, когда Глинку забыли, и он стал никому не нужен. И какая справедливая эта смерть, этот абсолютный ноль! Да это лучший акт милосердия божия. Ну, а пока живется, надо жить и жизнь любить надо, и я ее люблю и умирать не желаю».