Ступени жизни (Медынский) - страница 256

Вероятно, все, что я здесь пишу, Вы не примете. Дело Ваше. Но я все-таки пишу, потому что мне по-человечески жаль Вас в Вашем одиночестве и потому что желаю, искренне желаю Вам добра.

Всего Вам хорошего. Г. Медынский».

Перед нами раскрылась одна человеческая душа, и мы услышали ее тревожный стон, стон малодушный и растерянный, до отчаяния. Конечно, раскрылся перед нами человек старый, стоящий на грани жизни. Но это и есть как раз та грань, когда подводятся последние и решающие итоги не только и не просто прожитой жизни, но и ее внутренней сущности. И чтобы яснее и реальнее все это было понято и прочувствовано, расскажу о другой жизни и другой сущности.

Это старая тоже, семидесятилетняя женщина, тоже бывшая учительница, прожившая, не в пример первой, тяжкую, очень тяжкую, полную бед и испытаний жизнь. И все это не написано даже, а высечено на ее лице: складки скорби, суровость и сосредоточенная выдержка.

На фотографии — компания старых друзей, окончивших школу много лет назад, и среди них — она одна. И это бросается в глаза. Нет, это не одиночество, не отчуждение, это — обособленность мысли и характера. Это — личность.

Расскажу, хотя бы вкратце, историю этой личности, по ее собственным письмам.

«В раннем детстве жила у людей в няньках. В школу пошла поздно, девяти лет. Изучали мы «закон божий», и я всему верила, и Иисуса Христа видела во сне, он помогал мне учить уроки, но училась я отлично, без помощи Иисуса, а потому что сама каждый день готовила все уроки не как-нибудь, а именно на отлично! Школу закончила в 1924 году. В 1921 году вступила в комсомол. Будучи комсомолкой, работала заведующей библиотекой, выступала с докладами о происхождении земли, о религиозных праздниках и т. д. Потом меня послали в Вологодский пединститут. Там на историческом факультете подробно изучали историю всех религий. А евангелие и библию я сама читала для антирелигиозной пропаганды…

В комсомоле мы очень увлекались диспутами с анархистами, тоже молодыми, главным образом учащимися. Рассаживались комсомольцы налево от сцены, анархисты — направо. Аплодировали анархисты своему оратору, мы — своему. Для меня эти диспуты были захватывающими.

Много тогда было диспутов еще о вере в бога. Я на все бегала. Выступали настоящие попы и архиереи. Как правило, помещения всегда были переполнены.

Вообще все комсомольцы чувствовали себя переделывающими жизнь. Так и было.

Теперешний комсомол и вся молодежь тоже продолжает переделывать жизнь вместе с коммунистами. Особая борьба идет за то же, что и в первые годы советской власти, а именно — за Человека с большой буквы, за активного борца коммунистического общества…»