И проявлением, и свидетельством этого была та самая сентябрьская моя запись в дневнике. Я, который год назад писал свои бездарные вирши:
Россия-мать больна,
Россия умирает,
И гибнет бедная страна,
Как снег весною тает, —
тот же я, в том же самом дневнике написал теперь восторженные гимны Ленину, совершившему свою гениальнейшую операцию по спасению этой гибнущей страны. Это уже не корешки, это уже какой-то итог, какая-то важная ступень на длинной и трудной лестнице восхождения. Пусть в этом гимне я что-то напутал, переместил исторические ступени, уровни, масштабы, эпохи и категории, потому что Ленин — это совсем, это вовсе не второй Петр Великий. Никак! Это тоже новая ступень, новое особое качество личности, вернее, даже не просто личности в ее узком, чисто психологическом смысле. Личность ведь — не только психологическое, а социальное явление, и не просто явление, а фактор — на что она направляет свою волю, и какую операцию совершает своей «смелой и сильной» рукой, и во имя какой цели.
Пусть в этой записи есть и другие ошибки, а может быть, просто неточности, но это ошибки и неточности того времени и того уровня моего развития. Теперь они ясно видны, и я их хорошо вижу и понимаю и мог просто вычеркнуть их и навести глянец. Но я хочу быть честным, и перед собой и перед своим временем.
Слишком большое значение в моей «автобиографии духа» играет эта поворотная запись, и я всё оставляю как есть — что было, то было. И я верю, что читатель меня поймет.
А «корешки» тем временем все больше и больше росли и разрастались.
Учительская конференция, первая конференция при советской власти. У людей смесь любопытства и настороженности: что-то будет? И начинается конференция «Интернационалом». Первый «Интернационал» в Медыни.
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов…
Дирижирует регент соборного хора, а кроме того, пьяница и многолетний завсегдатай гостеприимного дома моего бати, «Филатыча», в гостеприимной Пятнице-Городне. Знакомая фигура в новой роли. Но как-никак семена нового.
А потом из самых задних рядов, вернее даже, из толпы, теснящейся за последними рядами стульев, выходит невысокий плечистый человек в матросской форме и идет через весь зал к президиуму, громыхая деревянными подошвами своих матросских ботинок. Это — «председатель Медынского Совета народных комиссаров» матрос Голенев, как говорят, участник Октябрьского переворота.
— Товарищи педагогики! — обращается он к учителям.
На этом его отношения с педагогикой, видимо, закончились, потому что говорил он дальше, конечно, об Антанте и мировой революции, как все в то гипнотическое время.