И тогда мы встречали его, как родного, а наш маленький Вовка с нескрываемой радостью прыгал и кричал: «Дядя гым-гым приехал!»
Что значит «гым-гым», не понимал ни Вовка, ни сам дядя Федя, не понимали, конечно, и мы. Да это и не имело значения. Это была просто игра: Федя строил из пальцев «козюлю», делал страшные глаза и пугающим тоном произносил свое «гым-гым». Вовка в полном восторге смеялся и прыгал. А когда Феде случалось у нас переночевать, то утром, едва проснувшись, Вовка просил: «Дядя гым-гым, расскажи сон». И «дядя гым-гым» рассказывает. А сны он видел всегда самые удивительные.
— Ходил я, братец ты мой, на охоту. Настрелял целую сумку разных там уток, куропаток, иду домой. Глядь, а сумки-то у меня и нету. Остались только две утки, и то жареные, и одеты они у меня прямо на ноги, вместо штанов. Ну ладно! А только подхожу я к деревне, а навстречу собаки, большие, кудлатые. Учуяли они, братец, моих уток, как набросились на мои утиные штаны… Я закричал и проснулся.
Дети вообще отличают душевных людей, и Вова с «дядей гым-гым» стали друзьями. И всегда, когда он появлялся в нашем доме, для сына наступал праздник — смех, возня и разные россказни.
А рассказывать Федя любил и умел, с интонациями, с тонкостью ви́дения, с детальностью изображения и юмором. Если он начнет рассказывать, то рассказывает все: как собачка бежала, как хвостик держала, и как он заблудился в лесу, и чего испугался, и чем оказалось то, чего он испугался, и какой сон видел, и перескажет этот сон во всех подробностях и переживаниях. Начав рассказывать о какой-нибудь бабке Агафье, он с такой же обстоятельностью расскажет и о ее зловредной дочке Анютке, и зяте Никитке, и как они поссорились, и из-за чего, и какие слова при этом говорили, и как чуть не подрались, а если попутно зацепит кого-то еще, то расскажет и о нем, и все так же весело пришепетывая и смешливо поблескивая глазами, с тем же задором и увлечением. Это увлечение сначала увлекает и тебя, и ты пробуешь следить и за бабкой Агафьей, и за зятем Никиткой, и за их перебранкой и перепалкой. А потом точно раздается какой-то щелчок, и ты, по требованию собственного логического строя, говоришь себе «стоп» и начинаешь раскручивать все обратно, прослеживая эту непрерывную, словно без точек и запятых, нить рассказа: а с чего все это началось, и к чему ведет, и вообще — что к чему? Словцо кочан капусты — снимаешь один лист, другой, пятый, десятый и где-то в самой середке обнаруживаешь логическую сердцевину рассказа. Это утомляет, иногда сердит, Федя это чувствует, но не обижается, а просто переадресует свои рассказы к моей Марии Никифоровне, которая причудливо сочетает математичность своего ума с чисто женской страстью поболтать и, следовательно, послушать. А потом и я перестаю сердиться и начинаю понимать, что это не простая и вовсе не пустая болтовня, здесь тоже своя логика, логика восприятия и художественного мышления, логика его личности и незаурядного и самобытного таланта, которому начинаешь завидовать.