Федя смотрел на меня добрым, просящим, чуть ли не умоляющим взглядом, но ничего другого говорить он не мог, потому что все это действительно была сплошная безвкусица. И, убедившись, видимо, в том, что я не обижаюсь, он продолжал:
— Ну, а дальше… Дальше такое нагорожено, братец ты мой, и наворочено — черт-те что!
И вот я перечитываю теперь это и вижу, что и в самом деле нагорожено и наворочено… другого слова не подыщешь и не подберешь — «черт-те что».
Что было в действительности?
В действительности был лес, составлявший всю поэзию нашей городенской жизни. И был проект будущего храма, который собирались воздвигнуть на месте нашей маленькой церквушки на помин души какого-то помещика, который для этой цели и завещал во время оно весь этот благодатный лес. Проект будущего храма лежал у отца в киоте, под образами, он вынимал иногда его, расстилал на столе и рассматривал — высоченная колокольня и голубой купол с золотыми звездами. Поистине — Храм.
— Пап! — спросил я когда-то у своего отца. — А скоро ты строить его будешь?
— А тебе что?.. Очень хочется?
— Да нет. Это я так. Вообще, — смутился я.
Отец немного помолчал, провел рукой по плану, расправил загнувшиеся кое-где углы и вздохнул:
— Лес жалко… Ты понимаешь… Чтобы строить такую хоромину, нужны большие деньги. А для этого нужно продать лес. Это легко. Ну, тот же Арефьев его с руками оторвет, сведет и вывезет…
— И пней не оставит, — подсказал я.
— Ну, пни-то, пожалуй, останутся, а среди них этакое великолепие. А зачем?
Бутовый камень для фундамента давно уже был заготовлен и лежал, сложенный в штабеля, за кладбищем, А на лес у отца не поднималась рука, и стоял он, заповедный, среди окружающих его деревень. А в деревнях жили люди, мужики со своими хозяйственными нуждами — кому нужно одно бревно, а кому десять. Куда ехать? В попов лес.
Охранял лес церковный сторож, одинокий и сумрачный старик Абрам, заживо заготовивший себе гроб, «деревянный, — как он говорил, — тулуп», стоявший прислоненным к сторожке, в которой он жил. В обязанности его входило звонить в колокола, во время службы прислуживать в церкви и присматривать за лесом. И вот картина: Абрам этот приводит к отцу порубщика, и начинается «расправа».
Я уже говорил, что отец любил разные анекдоты и байки про архиереев, в том числе и про двух митрополитов — Филарета Мудрого и Филарета Милостивого.
Филарет Мудрый — это тот, который заковал религиозное учение в железную броню строгих церковных догматов. Эту догматику мы долбили в гимназии на уроках «закона божия» — по специальному учебнику под названием «Катехизис»: «Бог есть один, но троичен в лицах: бог-отец, бог-сын и бог — дух святой».