В то время для жителя Иоганнесбурга бар был тем же, чем для жителя Вены кафе. Именно здесь протекала общественная жизнь и заключались сделки. Спиртное стоило недешево, но зато на всех столах стояли блюда с бутербродами, а ими можно было лакомиться бесплатно.
Этому обстоятельству мы с Ньюкемом обязаны не одной трапезой. Время от времени находился друг, приглашавший нас выпить, что открывало законный доступ к блюду с бутербродами. Большей частью, однако, желающих угостить не было. Тогда приходилось утолять мучительный голод незаметно для бармена, памятуя о тех лучших днях, когда мы не раз пили здесь, не закусывая, и щедро расплачивались.
Мы уже перестали искать заработок. Я целыми днями просиживал в городской библиотеке, где было много книг об Африке. Чем громче урчало у меня в желудке, тем усерднее я их штудировал, ибо в нужде еще больше, чем в счастливые дни, проникся решимостью побывать в глубине Африки.
Но каким образом?
Однажды ночью у меня появилась новая идея.
— Знаешь, Чарли, — сказал я в темноту, — станем-ка мы извозчиками.
— Неплохая мысль, — раздался иронический ответ. — Вероятно, у тебя есть приятель, который захочет подарить нам лошадей и коляски.
— Зачем дарить? Достаточно одолжить…
Один из знакомых, державший манеж, одобрил мою идею. Он согласился дать нам на время свою лучшую коляску и двух безупречных лошадей. Мы оба — Нью-кем и я — облачились в костюмы из синего шевиота, коричневые башмаки и галстуки того же цвета, повязанные под низкими воротничками.
Друг мой поместился на козлах рядом с мной, и мы подкатили к бирже, где встали в ряд ожидавших колясок. Вот из здания вышел, отдуваясь, полный господин, в его лице и походке сквозило самодовольство преуспевающего дельца. Я выехал из ряда, а Ньюкем соскочил с козел и с глубоким поклоном открыл дверцу. Какую-то секунду биржевик колебался, но, бросив оценивающий взгляд на наш первоклассный выезд, сел в коляску. Как мы и предполагали, он направлялся в квартал вилл, на Госпитальный холм. Лошади быстро принесли нас к месту назначения, и, описав дугу, мы с изяществом въехали в сад. Я одним движением остановил коляску, Ньюкем соскочил с козел и распахнул дверцу.
За такой маршрут обычно платили три шиллинга. Седок протянул моему другу пять. Ньюкем, однако, с обезоруживающей любезностью прошептал:
— Простите, сударь, мы берем только золото.
Толстяк изумился:
— Но я же плачу вам почти вдвое против таксы.
— Разумеется, сударь, — ответил мой друг. — Мы готовы возить вас даже даром. Но у нас правило: в городе золота брать только золотом.