Миссис Гаскелл приехала не просто так: она получила согласие пастора Бронте на написание книги о Шарлотте. Эту идею поддержала Элен Насси, что было очень важно: ведь у нее хранилось более пятисот писем от подруги. Категорически возражал только муж покойной, мистер Артур Николлс. В июле, спустя три месяца после смерти Шарлотты, Гаскелл посетила Хауорт и много сил потратила на то, чтобы убедить Артура согласиться. Когда он принес в гостиную небольшую связку писем жены, то оба – он и мистер Бронте – не могли сдержать слез. Николлс заявил, что хочет уничтожить все бумаги, оставшиеся от Шарлотты, и только пастору удалось уговорить его не делать этого. Гаскелл тогда впервые увидела мужа мисс Бронте – на свадьбе ее, как мы знаем, не было – и впечатление оказалось сложным. Однако свой долг она видела в том, чтобы создать в своей книге безупречный портрет Николлса и постараться убедить всех в его абсолютном семейном счастье, хотя и очень недолгом. Это были истинно викторианские недоговоренность и умолчание.
Константин Эже сам открыл ей дверь и пригласил пройти в сад – там уже начинали зацветать фруктовые деревья, и их нежно-розовые бутоны походили на кружево, окутывавшее серые каменные стены. Интересно, где же заветная l’allée defendue – запретная аллея, подумала она.
– А вот l’allée defendue больше нет, – он как будто прочел ее мысли. – Девочкам, ступившим на нее, кажется, грозило строгое наказание со стороны мадам, не так ли? Кусты подстригли и проредили, так что крышу из ветвей и листьев вы уже не увидите. И посадили там розы, они очень красивы, хотя еще и не зацвели.
– Вы читали “Городок”? Насколько я знаю, бельгийского издания не было.
– Нелегальную копию, мадам. Ее все здесь прочли, по-моему.
– И что вы скажете?
– Ничего. Давайте лучше я отвечу на те вопросы, которые вас интересуют.
Это тоже странно, подумала Гаскелл, мог бы похвалить роман хотя бы из вежливости. После подробного рассказа о пребывании Эмили и Шарлотты в пансионе, его методе преподавания и их успехах Константин вдруг замолчал и потом словно нехотя произнес:
– Пойдемте в дом, я кое-что вам покажу.
Конечно, он показал ей письма Шарлотты, адресованные ему лично. Мы не знаем, сколько их там было и как долго Гаскелл читала их, но знаем точно: она была потрясена. Выяснилось, что она совсем не знала ту, которую считала своей близкой подругой и о которой собиралась писать книгу. Шарлотта не скрывала своих пылких чувств – по отношению к кому? Своему учителю, иностранцу, мужу и отцу большого семейства. Теперь стала понятна ее глубочайшая депрессия тех лет. Но разве можно сказать об этом пастору Бронте и мистеру Николлсу? А читателям, у которых уже сложился трагический и героический образ религиозной страдалицы, покорно принимающей все удары судьбы?