Дело было вовсе не в ее искренней воцерковленности, или в том, что культ тела, телесного, лежащий в основе любого карнавала, не был ее cup of tea, или в том, что у нее действительно не слишком развито было чувство юмора – перечитайте ее романы и убедитесь в этом. Весь последний год своей жизни она жила чувствами, хотя сама себе боялась в этом признаться, – и вдруг увидела предел, край, к которому это потакание чувствам и чувственности может привести. По ту сторону мрамор в одно мгновение превращался в картон, кровь – в клюквенный сок, наряд маркизы – в отрепья потаскушки. На этом карнавале она увидела свою Обираловку – и в отличие от Анны воспротивилась этому. Или кто-то за нее решил, что туда ей точно не нужно, – у нее другая судьба и другое предназначение. Все эти сложные и мучительные переживания Шарлотты уместились в письме к Элен в одно предложение: “Карнавал – это всего лишь маски и фиглярство”. И далее последовало скрупулезное описание меню во время поста: на завтрак кофе без молока, на обед – немного соленой рыбы и овощей в уксусе, на ужин – хлеб. Она еще не знает, что приобрела великое умение прятать сильные страсти за реалистическими нудными описаниями, и именно это будет завораживать читателей ее романов. Как у Чехова: “Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни…” Шарлотта Бронте поняла это на полвека раньше.
– Я видела, видела, как их обвенчали! – Жюстина стояла в коридоре перед молельной, окруженная девочками и упивающаяся их вниманием. – Сначала их выловили такой огромной скобкой, а потом обвенчали, и все кричали.
– Что и где вы видели, мадемуазель Жюстина, расскажите нам, – улыбаясь попросила Зоэ.
– О, мадам, извините меня, мы все идем в молельную комнату.
– И все-таки, дорогая?
– Месье учитель и мадемуазель Шарлотта были так добры, что взяли меня утром на карнавал. Там все и случилось – их обвенчали.
– Не стоит говорить о том, о чем не имеешь ни малейшего понятия, Жюстина. Все, что происходит на карнавале, происходит не вправду, понарошку.
– Тогда зачем это, мадам?
Зоэ не стала отвечать.
Уроки меж тем продолжались, и теперь уже и Шарлотта поняла, что Константин не столько хочет выучить английский, сколько просто провести с ней время наедине, тем более что месье Шапель исчез и больше не появлялся. “Мизантропия и хандра” (в письме брату она пишет, что это свойства ее характера) исчезали, когда Константин с искренним увлечением разбирал ее переводы с немецкого (речь о балладе Шиллера Der Taucher – “Ныряльщик”, ее в 1831 году перевел Жуковский и назвал “Кубок”) и с французского (элегия Мильвуа