Многое, если не все в этих двух письмах брата и сестры было неправдой. В том мае в пансионе супругов Эже кипели нешуточные страсти, на которые оказались более чем способны все его обитатели – от “всегда холодной и расчетливой”, по словам Шарлотты, мадам до учениц младших классов, которые в большинстве своем просто ненавидели новую учительницу. И Патрику не нужны были советы: оговорка в письме о “больном и истощенном” муже вовсе не была случайной, ему нравилась богатая жизнь и обожание тридцатисемилетней хорошо сохранившейся женщины, и главное – он надеялся на то, что эта связь со временем изменит его жизнь и даст ему положение в обществе. Шарлотта сошла бы с ума, если бы узнала об этом, если б могла прочесть то его майское письмо и сполна оценить его пошлый и фатовской тон… Но пока что об истинном положении дел не догадывалась даже Энн, живущая бок о бок с братом в том же Торп-Грин. Она, конечно, не шпионила и в страшном сне не могла допустить, что брат позволит себе связь с матерью своего ученика. А вот Зоэ, хотя ситуация была совсем другой, уже приняла меры.
Константин теперь появлялся в пансионе для девочек только во время своих уроков. Он больше не шутил с ними и не одаривал их булочками и конфетами. Шарлотту он явно избегал. Чтобы отогнать от себя дурные мысли, она постаралась сосредоточиться на работе: занятиях английским с младшими классами. Это не слишком хорошо у нее получалось. В письме к Элен она со злым юмором описывает характерную сценку: одна девочка стоит у доски, лицо ее потемнело, как грозовая туча, уши красные, как сырая говядина (as raw beef), и на все вопросы она отвечает одной и той же фразой: Je ne sais pas (“Я не знаю”). В то время как физиономии остальных выражают такое изумление и испуг, как будто они встретили кого-то, кто изгоняет дьявола. Поразительно, как часто Шарлотта употребляет в своих письмах слово ненависть. Об ученицах: “Я не ненавижу их – ненависть это слишком сильное чувство – но они ничто”. Или, обращаясь к Мэри Тейлор, с которой всегда была откровеннее, чем с Элен: “Да, Полли, я возненавидела бы существование в роли сестры милосердия (a sister of Charity), я понимаю, что это должно шокировать окружающих, но это так”. Еще более поразительно, что, нисколько не преуспев в преподавании – много лет спустя только одна из ее бывших пансионерок напишет, что любила ее, признавая, что остальные терпеть не могли, – Шарлотта оправдывала свое пребывание в Брюсселе необходимостью получить знания для открытия в Англии собственной школы. И даже когда тучи уже появились на горизонте, она убеждала себя и родных, что ей еще надо усовершенствовать свой немецкий.