Скоро она получила от месье Эже подарок – томик Нового Завета, как раз на немецком. Она была удивлена: он неделями не разговаривал с ней, но вдруг зашел в ее класс после урока и молча положил на стол небольшую, изящно изданную книжицу.
– Ступай в монастырь, Офелия? Вы ведь это хотите сказать?
Он отвел взгляд:
– Вы сможете лучше постичь немецкий, читая Библию.
Лето стояло жаркое. При первой возможности она уходила в сад и в одиночестве мерила шагами широкие песчаные дорожки. Иногда к ней пытались присоединиться – не мадемуазель Бланш, которую после ее вторжений на их уроки с Эже Шарлотта просто не замечала, но две другие учительницы, тоже жившие на рю Изабель. Общения не получалось. На ее нелюдимость и неспособность к элементарным социальным контактам не раз намекала мадам Эже: Шарлотта понимала, что это не слишком правильно, но не собиралась меняться. Иногда даже ее вежливость казалась окружающим оскорбительной: она, близоруко щурясь и рассеянно глядя вокруг, разговаривала короткими односложными фразами, в высшей степени не свойственными французскому языку. Нет, этот прекрасный язык предполагал куртуазную цветистую оболочку для выражения самых простых мыслей и чувств, как будто хотел утаить их подлинную сущность от собеседника. Она в совершенстве овладела этим искусством на письме, но в устном разговоре с неинтересными ей людьми была чересчур резка и прямолинейна, за что мадам выговаривала ей: “Так не говорят по-французски, мадемуазель, ce n’est pas gentil (это не слишком любезно)”. Она не раз просила мужа поговорить с Шарлоттой на эту тему, но он, произнеся несколько банальностей, почел за лучшее оставить свою талантливую ученицу в покое. И убедился, что был прав, когда получил в подарок аккуратно переписанное ее красивым почерком эссе с многозначительным названием “Цель жизни”. В этом нравоучительном памфлете речь шла о некоем студенте, осмысляющем свою судьбу. И там был такой пассаж: “Я бегу от мира, потому что не обладаю достоинствами, чтобы блистать в нем. Мне не хватает изящества, милосердия и живости. Нелюдимый человек неприятен обществу. Он любит одиночество, потому что ему так проще, и это идет от его эгоизма и лености”.
Наступил август. Старые грушевые деревья в саду сплошь были покрыты нежными, еще не до конца созревшими плодами, цветники пылали красками, розы на закате пахли особенно сильно. Шарлотта с помощью учениц еще в прошлом году внесла в этот французский сад английские ноты, и теперь рядом с аккуратно подстриженными кустарниками и геометрическими бордюрами, знаменующими победу человеческой мысли над природой, буйно росли лаванда, розмарин и базилик. Утром она срывала несколько веточек базилика, чтобы положить себе в чай, и недоумевала, как это мадам еще не распорядилась выполоть эти беззаконные растения: Шарлотта не сомневалась в том, что все, связанное с ней и ее английским происхождением, было для Зоэ ненавистно. 12 августа, когда всех позвали на праздничный завтрак по случаю Дня святой Клары, она впервые узнала о втором имени хозяйки – Клэр. Та была урожденная Клэр Зоэ Парант.