После своего отъезда она писала ему часто, почти каждую неделю. Я знала об этом, но молчала, пока однажды он сам не сказал мне:
– Прочтите, если вам интересно, она пишет по-французски – как будто специально, чтобы вы могли понять.
Я отказалась, но попросила его убедить ее писать реже, хотя бы раз в полгода: прислуга и учителя уже судачили вовсю и каждый раз, когда на столике у входа лежал большой желтый конверт, присланный из Англии, проходили мимо с таким видом, словно там свернулась клубком змея. В каком-то смысле так и было.
Ты не поверишь, но первое ее письмо, которое я действительно прочитала, было найдено мной в корзине для мусора смятым и порванным. Это произошло перед каникулами и надолго испортило мне настроение. Он что, специально оставил его здесь, чтобы я нашла, соединила разрозненные части и прочла? Да, я так и сделала. Рука не поднялась выбросить его второй раз. Единственное, что я испытала тогда, – острую жалость к ней. Уж я-то знаю, каково это – страдать от невозможности видеть и слышать любимого человека. Злость и обида пришли много позже, когда в Брюсселе появились ее романы с моим карикатурным изображением.
Тогда же я не думала про нее. Но вот осенью случайно узнала, что он попросил ее писать не на адрес нашего пансиона, а в школу для мальчиков, где я уже ничего не могла проконтролировать. Состоялся пренеприятный разговор, когда я молила только об одном: прекратить эту переписку немедленно, потому что на кону репутация пансиона и доброе имя наших детей. Мы оба чувствовали, что бесконечно раздражаем друг друга, что взаимопонимание утрачено навсегда, но он обещал. Потом я нашла еще несколько писем среди мусора – и снова сохранила. Так все годы они и пролежали в моей шкатулке, но вот вчера я позвала Луизу и рассказала ей о них. По счастью, в них не было ничего компрометирующего Константина, поэтому я предложила дочери такое объяснение: я, мол, специально сберегла их, чтобы избежать ненужных кривотолков и уберечь отца от обвинений в романе со своей ученицей. Луиза была очень удивлена, но, кажется, поверила.
Почему я не сожгла их? Потому что я не дура и прекрасно понимаю, кем она стала. В конце концов, такие реликвии стоят денег, а для детей деньги никогда не будут лишними.
Зато сейчас я позову служанку и попрошу добавить в камин дров. За окном снежная буря, страшный холод, и сил у меня почти не осталось. Но их хватит на то, чтобы, когда она уйдет, встать и бросить в огонь три своих письма, адресованных тебе. Уж их-то мои дети точно не должны найти после моей смерти. Так никто никогда и не узнает, кто был моей главной любовью и смыслом жизни и к кому сейчас обращены все мои мысли и чувства. Иногда мне кажется: может, она знала? Может, мы встретимся там и поймем друг друга и пожалеем? Прощай, мой дорогой Жозе, и до свидания.