Шарлотта Бронте делает выбор. Викторианская любовь (Агишева) - страница 96

Считается, что он был влюблен в Шарлотту с момента своего появления в Хауорте, – думаю, что это не так. Во всяком случае, открыл он свои чувства уже не безвестной старой деве, всегда ожидающей почтальона у самых дверей, а известной писательнице, с которой в Лондоне многие – в том числе Уильям Теккерей – хотели познакомиться и чьи романы горячо обсуждали. Жители Йоркшира гадали, кто из них послужил прототипом для того или иного персонажа, и викарий Николлс уже наверняка узнал мнение автора “Шерли” о своих собратьях.

Шарлотта тем временем снова вела переписку с человеком, который интересовал ее: это был издатель Джордж Смит. Именно ему, только что унаследовавшему от отца компанию Smith, Elder & Co, она в 1847 году отправила рукопись “Джейн Эйр”. Двадцатитрехлетний умный и красивый молодой человек (с него написан безупречный во всех отношениях доктор Бреттон из “Городка”), восемью годами моложе ее, вытянул в тот день счастливый билет. Он напечатал роман менее чем за два месяца. Вскоре Шарлотта вместе с Энн сама приехала к нему в Лондон, чтобы открыть тайну Каррера Белла (своего псевдонима). Смит был изумлен, увидев вместо автора-мужчины миниатюрную невзрачную молодую женщину. Позже он вспоминал: “Могло показаться странным, что обладание гением не избавляло ее от болезненности и излишней тревоги, которые сквозили во всем ее облике, впрочем, полагаю, она отдала бы весь свой гений и славу за то, чтобы быть красивой”. По счастью, Шарлотта никогда не прочла эти строки, как и другие, написанные им уже после ее смерти в ответ на вопрос биографа об их отношениях: “Нет, я никогда даже немного не был влюблен в Шарлотту Бронте… Правда в том, что я не могу любить женщину, которая не обладает очарованием или грацией, а у Шарлотты не было ни того ни другого. Она нравилась мне, и я восхищался ею – особенно когда она была в Йоркшире, а я в Лондоне. И я не настолько фат, чтобы предположить, что она была влюблена в меня. Правда, моя мать какое-то время тревожилась по этому поводу”.

Миссис Смит волновалась напрасно. Это была манера ее сына – дарить своим лучшим авторам подарки, приглашать их в свою ложу послушать оперу в Ковент-Гардене, устраивать для них званые обеды. Шарлотта четыре раза пользовалась гостеприимством семьи в Лондоне, ходила вместе с матерью и сестрами Смита на выставки, в музеи и за покупками. Она необычайно ценила свой карандашный портрет, сделанный Джорджем Ричмондом по заказу Смита, – говорили, что художник сильно приукрасил ее внешность. Возможно, она и правда мечтала о том, чтобы быть красивой, красивее, чем была на самом деле. И она очень старалась: купила для Лондона кружевной белый плащ, который великолепно смотрелся на черном – ее любимый цвет! – платье. О нет, она не заблуждалась насчет своей внешности. Похоже, ей с детства внушили мысль, что она очень некрасива, и как-то она призналась Элизабет Гаскелл, что, по ее мнению, если незнакомец посмотрит ей в лицо, то потом сразу старается отвести взгляд. Неизвестно, так ли было на самом деле, но то, что ей всегда не хватало уверенности в себе как в женщине, правда. Да и та же Гаскелл вспоминала, что, когда в 1851 году она познакомилась с Шарлоттой Бронте, у той уже недоставало многих зубов. Наверняка автор “Джейн Эйр” была искренне благодарна будущему мужу за то, что эти обстоятельства значили для него куда меньше, чем для Джорджа Смита.