Леди Ева. Леди с разбитым сердцем (Пьянкова) - страница 59

— Не упрямься, сестрица Чергэн, порадуй всех! Спой!

Я лишь обреченно вздохнула и смирилась, что петь мне придется. Дома мама иногда называла меня соловьем и с гордостью повторяла, что способности к музыке мне передались от нее. Мне было совестно спорить… Но матушка просто не слышала, как я пою по-настоящему, среди ромал. Голос я получила все же от бабушки Лачи.

Ради меня Данко сам взялся за гитару и ласково, будто касаясь лица любимой, провел по струнам. Тут ему не было равных.

Вслушиваясь в мелодию, я поняла, что мне предстоит исполнить одну из тех цыганских песен о любви, которыми так славны цыгане: пронзительную, до дрожи грустную, в которой голос раскрывается так же хорошо, как душа певца.

Песня о несчастной любви… Самый подходящий для меня выбор… Пела не я, пело мое несчастное, разбитое на осколки сердце. И вся боль, которую я скрывала в себе, звучала в каждой ноте…

Когда же я смолкла, откуда-то из-за круга свет раздались аплодисменты.

Цыгане не любили так выражать свое одобрение… Гаджо. Они часто забредали в табор в поисках лихого разнузданного веселья. Но почему-то на этот раз стало тревожно на душе.

Я начала взглядом искать тех чужаков, которым так понравился мой голос.

Увидев же пришлых, растерялась немного. Де Ла Серта. Оба. Они стояли чуть поодаль, в стороне от костра и разглядывали меня, не отрываясь, словно какую-то диковинку. Должно быть, именно диковинкой я и была для них, чудным зверьком.

— К тебе гости, сестрица Чергэн, — весело сказал Данко, не замечая той оторопи, что я испытывала.

Во мне поднялось глухое раздражение. Даже тут нет мне покоя…

Как же не хотелось потерять то подобие равновесия в душе, что я обрела вдалеке от дома.

Иберийцы поприветствовали меня очень вежливо и даже сердечно. А в обращении Теодоро и вовсе иногда мелькала некая благоговейная боязнь. Он видел меня в деле. Он увидел мое колдовство собственным глазами. Для Мануэля же до сих пор слово «шувани» было просто бессмыслицей на чужом языке.

Когда с расшаркиваниями было покончено, старший из братьев прямо спросил меня:

— Что вы все-таки хотите получить за помощь?

Взгляд его, внимательный, цепкий, никак не желал оставлять меня в покое, словно бы Де Ла Серта пытался заглянуть мне прямо в душу.

Ох уже эти вопросы…

Я рассмеялась глубоким гортанным смехом, обнажив зубы, словно скалясь. То, чего я никогда бы не позволила себе в приличном обществе.

— Все бы вам считать и подсчитывать… Ничего от тебя мне не нужно. Сказала ведь уже, просто судьба такая. Поэтому и платить не нужно. Иди с миром, молодой господин, и не думай о глупостях.