— Вероятно, вы ничего не знали о конспиративной деятельности, в противном случае…
Мой бывший директор упер руки в боки.
— Нет! Я спе-ци-аль-но интересовался этим! Ничего подобного не было!
В зале, забитом нашими родственниками, раздался вздох облегчения. Свидетель ждал новых вопросов, но его попросили удалиться.
— Вот и скажите мне: каким же был на самом деле Димитр Денков?
Элинский снова погладил усы и попытался улыбнуться.
— Действительно, получается, что всяким!.. Но прошу правильно понять меня, такая характеристика не может меня устроить. Не могли бы вы дать, если так можно выразиться, более конкретные объяснения?
Объяснения? Никогда прежде мне не приходилось давать объяснений насчет личности Денкова. Я закурил новую сигарету и осторожно сказал:
— Видимо, вы отметили, что мой бывший директор отличается гуманизмом. Гуманизм, как я предполагаю, служил ему ориентиром в самые критические моменты жизни. Но, как мне кажется, только этим все объяснить невозможно. Было и кое-что другое. Это, на мой взгляд, и является одной из причин такого «разного» поведения. Вы его видели и знаете — Денков человек очень маленького роста. У большинства таких людей развивается комплекс неполноценности. Нечто подобное наблюдалось и у меня. Быть может, поэтому он всегда ходил на носках, с высоко поднятой головой и заложенной за спину левой рукой — так он казался себе выше ростом. По той же причине, думается, он согласился на директорский пост, хотя фашизм не принимал. Все же директор — это ди-рек-тор! Это означало в чем-то быть главным, быть выше! Убежден: он не совсем ясно представлял то, какую роль отводят ему фашисты, не догадывался, что они потребуют произносить речи, о которых упоминалось выше. Содержание этих речей ему было не по сердцу, потому что — это я хорошо помню — каждую из них он начинал без всякого желания. Но на трибуне он чувствовал себя выше ростом. И действительно, будучи талантливым оратором, Димитр Денков начинал неохотно, но постепенно преображался, у него появлялись голос Демосфена, жесты Катона, уверенность Александра Македонского..
Кроме того, низкий рост, проявленная к нему природой несправедливость заставляли его подсознательно ненавидеть любую несправедливость. Неосторожные восклицания: «Вот придут русские — все встанет на свои места!» — были причиной, как мне казалось, именно этой ненависти.
Она же, в конечном счете, взяла верх при встрече с моей матерью: «Впрочем, как им не быть коммунистами, когда парни живут в бедности, голодают!»
То же самое и на суде. Стоя у массивного судейского стола, он чувствовал себя таким маленьким, как никогда прежде. И от него требовали стать еще ниже, опуститься до того, чтобы помочь набросить петлю на шеи своих учеников. А они — дети, не жившие еще, не любившие. Ведь это такая несправедливость! И вновь наружу выплеснулась ненависть — яростная, непримиримая: «Господа судьи, зачем вы отняли у меня цвет гимназии?»