Схватил я одного из полицейских за рукав. Не буду тебе рассказывать, откуда только слова взялись, и как я их только не честил, чтобы он понял, как это плохо — называть человека вором, когда он не вор. А полицейский не долго думая защелкнул наручники у меня на руках. И по дороге, и в самом полицейском управлении я продолжал разъяснять ему, что именно я вижу в этом плохого, но они заткнули мне рот тряпкой. Потом я и в суде пытался объясниться, но не смог — председатель суда выгнал меня.
Много я натерпелся, право слово, не для меня это дело. Модус зла должен установить кто-то куда умнее деда Бойчо. Знаю я это, хорошо знаю, да только иной раз точно изнутри что-то подтолкнет — я снова пытаюсь..
Я и не заметил, как стемнело. Первый день прошел. Развязал старик потертый тючок, развернул такой же потертый половичок и укрылся. Я тоже лег и подумал: «Смешной старичок, немного чокнутый, и разговоры у него смешные, а вот надо же — ничуть не смешно!»
На утро я увидел, что он встал раньше меня и приготовил немудреный завтрак на двоих. Я ел, то и дело посматривая на дверь, не подсунут ли мне под дверь газетную вырезку с последней речью Геббельса. Наконец вырезка была у меня. Я прочитал речь вслух. Дед Бойчо слушал, слушал, а потом вознегодовал:
— То же мне — министр пропаганды! Не министр он, а самый настоящий брехун, не министерство у него, а самая большая брехальня, а его пропаганда — не пропаганда вовсе, а брехня! Но люди и это знают лишь наполовину!
Раздался стук в стену — это из соседней камеры предупреждали, что главный надзиратель начал поверку. Я спрятал вырезку. Главный вошел почти в ту же секунду, оглядел камеру и вышел. Дед Бойчо проводил его взглядом и повернулся ко мне:
— Видел? Что прикажет ему директор — согласен, не согласен, выполняет. Прикажет повесить нас — вздернет и глазом не моргнет! Главный — да слуга! Директор еще больший слуга, потому что он слушается во всем прокурора. А поди попробуй, спроси их, что они знают о себе? Ответят: что они главные, значит, знают правду только наполовину!
На прогулке мы смешались с остальными заключенными. Старик семенил некоторое время за мной на своих воробьиных ножках, а потом оставил меня. Смотрю, директор идет куда-то через двор, а дед Бойчо преградил ему путь:
— Извините, можно вас на минутку?
Я остолбенел: «Неужто опять его черт попутал?>41 Предположение мое оказалось верным. Воробьиная шея старика как-то странно вздулась, и он отчетливо сказал:
— Господин директор, вы знаете, что такое слуга?
— Знаю, и что из того? — рявкнул в ответ большой начальник.