– Коронация в апреле, – объявил он и поочередно поцеловал три пастырских перстня. Золото.
"Золото, черт возьми!"
От прикосновения к золоту губы обожгло, словно бы коснулся раскаленного металла. Но Людвиг умел терпеть боль. Вытерпел и это. Поцеловал, поклонился и ушел в личные покои, сославшись на нездоровье. А ему, и в самом деле, недужилось. То ли лихорадка начиналась, то ли вновь открылось кровотечение в легком. Однако дел было много, как никогда, и ушел он от папских нунциев не для того, чтобы лечь, наконец, в постель, а для того, чтобы заняться хотя бы самыми насущными из накопившихся дел.
– Что скажите, ваше преосвященство? – спросил он, войдя в свой рабочий кабинет, где уже в течение часа его терпеливо дожидался еще один кардинал.
– Прикажете меня пытать? – вопросом на вопрос ответил старик.
Выглядел кардинал неважно. И то сказать, его попытка тайно добраться до Рима успехом не увенчалась, а прятаться – в его возрасте, да еще и зимой – оказалось совсем нелегко.
– Хотите умереть мучеником? – вопрос прозвучал по-деловому, почти без эмоций, и от этого, вероятно, кардиналу действительно стало плохо. Он живо представлял, на что способны палачи, получившие соответствующий приказ и сразу же понял, что расскажет все и сразу, как только раскаленная сталь коснется его старческой плоти. Так зачем же, тогда, вся эта бравада? Даже с Хальдебердом можно было играть в сложные игры со ставками на жизнь, а вот с этим вот… с этим…
"Аспид! Аспид и есть!"
Вот с ним играть не следовало. Просто потому что он не принимал игр. Никаких. Вот, что увидел кардинал Ратцингер, взглянув в холодные глаза князя Кагена.
– Я отдам вам архив императора, – сказал он упавшим голосом.
– Отдадите, – согласился Людвиг, по-прежнему бесстрастно глядя на священника. – Но этого недостаточно.
– Чего вы хотите еще? – казалось, что от истерики кардинала отделяет такая тонкая грань, что еще немного, и он не сможет говорить членораздельно.
– Комментарии, – холодно объяснил Людвиг. – Мне нужны комментарии, ваше преосвященство. Мне и моим людям будет интересно послушать ваши комментарии к документам покойного Хальдеберда. Ведь вы готовы нам помочь?
– Да, – но это было единственное, что еще был способен произнести кардинал. Только это "Да". Только "Да". Да…
Девять посетителей, три дюжины бумаг на подпись – а он, разумеется, никогда ничего не подписывал, если прежде не прочел, – и коронационные распоряжения, которые Людвиг продиктовал ночному секретарю, когда уже было далеко за полночь. За узкими стреловидными окнами, врезанными в толстые каменные стены, непроглядный мрак: ночь, непогода, зима… Ни звезд, ни луны – тьма египетская и холод одиночества. А еще смертельная усталость и унылая, знобкая тоска… Но сон не идет, хоть убей, и нет конца этой вечной ночи.