– Ну не знаю... – пожала плечами Елизавета, ведь и она сама не собиралась оттягивать дальше то, что, по ее мнению, должно было уже давно случиться. Лет эдак пятьсот с гаком тому вперед.
"Пусть только приедет!" – мечтательно подумала она и легко, словно играючи, соскочила с коня. И только, приземлившись с подобающим грохотом на булыжник внутреннего двора, сообразила, отчего вдруг вытянулись лица у встречавших ее барона и баронессы Эльц. Одно дело – верить или не верить в гуляющие по Германии слухи, и совсем другое – наяву увидеть, как выпрыгивает Елизавета из седла, неся на себе при этом пуд железа, не считая мехов, кожи и шерсти...
Увы, но бани – даже самой плохонькой – в замке не оказалось. Пришлось мыться в огромной купельной бадье, собранной из пахучих дубовых клепок. Вода, разумеется, могла быть погорячее, да и в "банной" палате вполне ощущалось дыхание зимы, но за неимением гербовой, как водится, пишут на простой. Согреться Елизавета не согрелась, зато смыла многодневный пот, и впервые с Рождества почувствовала себя чистой. Казалось бы, малость, но из таких мелочей и состоит жизнь, а привычка к гигиене не есть недостаток. Скорее, достоинство.
"Так и есть!" – Елизавета вылезла из купели прямо в распахнутое перед ней льняное полотнище и позволила служанке обтереть себя с головы до ног, обратив особое внимание на жесткие вьющиеся волосы, с которыми не так-то просто совладать, тем более, расчесать их, как следует. Зато уложенные, как подобает, они выглядели настоящей золотой короной, в которой не стыдно "и на люди выйти".
"А если вообще без всего? – подумала рассеянно, мимолетно вспомнив свое отражение в венецианском зеркале баронессы Икьхгорн. – Но где ж его возьмешь, такое зеркало? И кому такое можно показать?"
Получалось, что оценили бы многие, вот только Елизавете и в голову не придет обнажаться "перед кем попало". Другое дело женская баня, но где она та мыльня в замке Икьхгорн, и где та Лиса-Бетан, какой она была тогда, целую вечность назад?
"Да, укатали сивку крутые горки[81]…" – вздохнула Елизавета, но, положа руку на сердце, чего было больше в ее вздохе: констатации простого факта, ведь она действительно превратилась из мечтательной и непосредственной девочки-подростка в циничную и хладнокровную деву-воительницу, или обычного женского кокетства? Елизавета знала, что хороша собой, и это еще мягко сказано. Вон граф Лобковиц ее иначе, как Дианой-охотницей не величает, а, описывая внешность Елизаветы на высокой латыни, не жалеет суперлативов и прочих гипербол.