Но Аллилуйя уступать не желал и стоял на своем. Тут к нему вертлявым чертом подскочил Аметистов и заголосил:
– Какие-такие ваши деньги, гражданин? Вас из уважения пригласили, а вы закатили лё скандáль[37] при уважаемых людях. Нехорошо, ах, нехорошо, вы за это можете ответить лично перед наркомом Цюрупой. Вы знаете, что такое реквизиция?
И, понизив голос, зашипел на ухо Аллилуйе, но так, что мне было слышно:
– Молчи, дурак! Эти деньги ты вытянул у Зои Денисовны, чтобы она могла провести здесь бал. Ты жулик и взяточник, все номера купюр у нас переписаны.
Аллилуйя в ужасе попятился от этого змеиного шепота и сгинул в толпе.
– Он правда съел деньги? – спросил я, кивая на Буренина.
– Еще чего! – отвечал Аметистов. – Вы думаете, мы такие дураки, чтобы есть деньги? Это же чистое несварение и заворот кишок. Нет-нет, мы просто вернули свое. Ловкость рук и никакого мошенства.
И он вытащил у меня из-за пазухи и продемонстрировал пачку денег, очевидно, ту самую, которую изъял Буренин у Маяковского.
Старый тапер, а ныне циркач тем временем на глазах восхищенной публики укрощал маленького визгливого пуделя.
– Дикое животное воспитано по методе дрессировщика Владимира Дурова и совершенно безопасно в смысле покусания человека, – важно провозглашал он. – Сейчас вы, уважаемая публика, убедитесь в этом воочию. Але-оп!
Собачонка с пронзительным криком бросилась на стоявшего тут же седовласого господина, в котором я с некоторой оторопью узнал знаменитого актера и режиссера Художественного театра Константина Станиславского. Пудель вцепился ему в брючину и начал трепать, рыча и повизгивая. Станиславский заохал и пытался отбиться второй, свободной ногой, но собачонка ловко виляла, не давая ударить себя по ребрам, чего явно хотел великий театральный деятель.
– Держу пари, это он специально, – шепнул Аметистов. – Буренин, хоть он и сам музыкант, на дух не переносит всю эту актерскую братию.
– Театральный эксперимент! – выкрикивал между тем Буренин. – Собака в предлагаемых обстоятельствах! Удивительное вживание в образ, того и гляди, кого-нибудь разорвет.
– Уберите! – закричал Станиславский, потеряв терпение, – уберите от меня эту шавку!
– Але-ап! – провозгласил дрессировщик.
В тот же миг собака бросила левую штанину режиссера и взялась трепать правую.
– Вы видите? – торжествующе закричал Буренин. – Абсолютное послушание, вершина искусства дрессировщика!
– Станиславскому повезло, что тут крокодилов не укрощают, – заметил стоявший рядом господин с нависшими бровями и брюзгливой линией рта.
– Это Малевич, – шепнул мне Аметистов, – «Черный квадрат», помните, конечно?