До того, как полтора года назад я с любимой женщиной поселился в этом милом доме, где только я не бродил и чего не делал. В основном я выдавал себя за писателя, ибо, и правда, часто на меня находило вдохновение, и я начинал исписывать листы только мне близким и понятным бредом. Делалось сие по неясному наитию, высвобождавшему во мне скопище переживаний. Они выливались в замысловатые рассуждения и странные действия героев, творивших от моего лица безвкусные полуфабрикаты. Я верил в них также, как Джон Кливз Симмс в свои домыслы о том, что Земля внутри пуста и имеет на полюсах входные отверстия.
Наделив себя ничем неоправданными творческими полномочиями, я отрицал механическую работу обывателя, как абсолютный антагонизм свободы, столь необходимой чистому художнику. Молодость и склонность к лирическим воображениям, переходящим в безудержную фантазию, давали моему уму самую разнообразную пищу. За неполные десять лет после прощания со школьными пенатами, я набил себе голову идеями, уводящими в самые подозрительные дали.
Во что только я не уверовал, ибо не сомневался в своей исключительности, мало сознавая греховность своих поступков и мыслей. От мира я хотел лишь одного – отзывчивости на каждое желание. Ведь я признавал мир своим, частью своей плоти, своей души, и требовал от него того же – взаимности, относиться ко мне со всем вниманием, отдаться мне безраздельно, открыть предо мной все двери, не требуя от меня гиперусилий познания.
И если бы так и вышло…
Или всё же, так оно и вышло? Да. Так и вышло.
Veritas odit moras – Истина не терпит отсрочек.
Густое облако томного дыхания блинов окутало меня вновь и напомнило недалекое детство: зимнее воскресное утро, яркие блики солнца на промерзшем стекле и безотчетную радость ожидания чего-то чудесного. Пекли блинчики в основном зимой, когда топились печи. А я до шестнадцати лет жил в доме, где была печь, на которой пеклись блины. При таком раскладе в моей памяти осталось самое трепетное и нежное отношение к блину, ибо, когда жизнь за окном скована холодом или окутана бураном, по белому океану несутся белые злые всадники с ледяными копьями наперевес, то держать в руках нечто жаркое, похожее на солнце – это не меньше, чем волшебство.
Откинув одеяло и сладко потянувшись, я выскользнул из кровати и убедился, что за окном расцветает май. Там тепло и солнечно. Так будет теперь всегда.
Я готов был танцевать и петь, но легкая сушь во рту направила первые утренние действия привычным руслом. Дошлепав до кухни, где заботливая женщина пекла блины, я полез в холодильник. Женщина, которая этой ночью вдохнула в меня новую жизнь, утром еще более восхищала красотой, но я не подал и виду, проскользнув мимо, лишь коснувшись ладонью её мизинца.