Глядя на то, как этот приятель беззаботно тянется к очередной трубке с бенгом, я вспомнил слова персидского сатирика-сквернослова Обеда Закана: «От мужчины, который часто прибегает к вину и бенгу, и от женщины, которая прочла сказание о Вис и Рамине, не ждите целомудрия и неиспорченности». Передавая женщине вино, я спросил, не приходилось ли ей читать «Висрамиани». И с удовольствием принял отрицательный ответ, ничуть не сомневаясь в её целомудрии и неиспорченности. Однако если бы на моем месте оказался один грузинский поэт, с ранних лет мотавшийся по свету, всюду таскавший с собой ветхое издание вышеупомянутой книги, его бы отрицательный ответ несомненно огорчил, и он сходу, не задумываясь, прочел бы что-нибудь наизусть из «Висраминиани»:
Любовь сорвала с меня личину,
И душа моя потеряла сознание.
И однажды поднялся внезапный ветер,
И показал мне лицо, которое было прекраснее,
Чем лик Сатаны.
Это была сама Судьба.
Я посмотрел на лицо женщины, пытаясь вообразить прекрасный лик Судьбы. Мне захотелось взять его в ладони и сказать, как до меня это сделал Гораций: «Рrope res est una soloqe, quae pussit facere beatum» (вот единственная вещь, способная дать блаженство». Только я открыл рот, как женщина знаками показала, что ей надоело здесь.
Мы сидели на лавочке за торговой палаткой приятеля и болтали о пустяках. Единственный из нас multa prolutus vappa (упившийся дешевым вином) уже не участвовал в разговоре и клевал носом, пытаясь вплотную приблизиться к земле и разглядеть, что творится в мире насекомых. Он более не помышлял о трудовом дне, который по случаю натянутых отношений с Судьбой пришелся на воскресенье.
– Пошли, – встал я, взяв женщину за руку.
Флибустьеры пообещали отвести сомлевшего приятеля под тент лотка, сдать под опеку соседок-торговок, с укоризной поглядывавших на нас.
Я и женщина в обнимку шли по городу, наша филотопия тянула к главной площади. В очередной раз мир принял милую, обаятельную форму гостеприимного дома. Преображение чуть менее удивительное, чем то, когда Алберт Великий пригласил Уильяма Второго, графа Голландского и короля Римского посреди зимы в свой монастырь в Кёльне.
Не спросив женщину, хочет она того или нет, я стал ей рассказывать, теребя жезл Вакха в кармане.
история Альберта Великого
Собралась честная компания титулованных особ в ограде у стен кёльнского монастыря. А кругом морозно и как-то, честно говоря, неуютно. Зима все-таки. И зима-то выдалась холодная.
– Холодно здесь, – пожаловался Уильям Второй, оглядывая усыпанный снегом двор. – И в покои чего-то не зовут.