— Пелагея...Пепа, тыхотьсоображаешь, очёмговоришь? —Стенинзадалэтотвопросмягко, вкрадчиво, опасаясьусугубитьеёпсихическоерасстройство.
— Конечно, соображаю! —онаперемениласьвлице. —Тычто, меняполнойдуройсчитаешь?! Да, вижу, такиесть, считаешьменядурой, укоторойкрышапоехала!
— Янесчитаютебядурой, — какжеемусейчаснехотелосьскандалить. Отголовныхболеймыслипутались. Унегобылоодножелание: чтобыПепаумолкла! Надолгоумолкла!
ЛицоПелагеипобагровело, зрачкирасширились.
— Отецговоритсомнойпрямосейчас! Яегослышу!
— Тебенужноотдохнуть...
— Нехочуяотдыхать, Стенин! —закричалаона, ударивкулакомпостолу, потомпосмотреланапотолок. —Так-так-так...вотзначит, как...Знаешь, чтоотецмнетолькочтосказал? Онненападалнатебясмолотком, тызастрелилего, когдаунегорукибылискованнынаручниками. Тыпаскудныйлжец, Стенин! Всемнаврал! Идажеявэтовраньёверила! Тывыстрелилемувсердце, апотом, — онасклонилаголовунабок, словноприслушиваясь. — Апотомтвоиментыснялиснегонаручники, вложиливрукумолоток. Такведьвсёбыло, да?
Стенинбылошарашениненашуткунапуган. Отом, чтопроизошлотогдавгараже, зналитолькотрое: онидвоеоперативников. Этобылаихтайна!
— Чтоскажешь, Стенин? —Пелагеямедленноподнялась, нависланадстолом.
Егобросиловжар, накатиласлабость. Пошатнувшисьнастуле, онпроизнёс:
— Ятебяпредупреждал, Пепа, — собственныйголосемупоказалсякаким-тожалким. —Предупреждал. Итеперьтыбудешьсидетьвкомнатеподзамком, покаянерешу, чтостобойделать.
— Подзамком? —ПелагеяухмыльнуласьиСтенинподумал, чтоонапохожаназлобногохомяка. —Нет, тыменябольшенезапрёшь. Теперьяздеськомандую!
Онпопыталсяподнятьсясостула, нотелословнобыодеревенело. Больемуказаласьогненныммонстром, пронзающимраскалённымищупальцамимозг, обжигающимлицо, шею.
— Тяжко, Стенин? —глазаПелагеиблестели. —Отецговорит, тысейчасисребёнкомнесправишься. Меняэторадует. Этонаказаниезатвоёвраньё. Тыговорил, чтоуменяещёбудетмногохорошихвоспоминаний... Вотгляжунатебятакогонемощного, больногоипонимаю, чтоэтодействительнобудетхорошимвоспоминанием. Будуэтосрадостьювспоминать.
Стенинуначалимерещитьсяразмытыетёмныепятнанаперифериизрения. Онслышалхлопаньемножествакрыльевикарканье. Аещёемуказалось, чтосолнечныйсветзаокнамибудтобызатухал, иэтобылопохоженато, какеслибыясныйденьрезкосменялсяпасмурнымвечером.
— Боишься, Стенин? —Пелагеяликовала. —Боишься...вот-вотобосрёшьсяотстраха. Тынебосьужизабылкаковоэто, недержатьвсёподконтролем. Тысейчасвсеголишьжалкий, ниначтонеспособныйстарикашка.
— Заткнись! —прошипелон, невсилахотвестивзглядотеёглаз.
Пелагеярассмеялась.
— Ого! Тыещёпытаешьсячто-тотребовать! Нотыскоропоймёшь, чтовластьвэтомдомепоменялась. Отецобещаетустроитьтебетакойкошмар, чтотыбудешьмечтатьосмерти! «Твойдомбольшенетвоякрепость!» — этоегослова.